Мы сидели и молчали. Она – спиной к окну, я лицом. День был яркий, я плохо различал ее лицо, видел только силуэт. Разве что глаза… Глаза теперь не казались стальными заслонками, скорее это были два маленьких водоворота. В них крутились тысячи незаданных вопросов.
Мы молчали. Смотрели друг другу в глаза и даже не шевелились. Руки перед собой на столе. Два сфинкса играют в гляделки.
Ладно, я все-таки мужчина. Мне нужно сказать то, что понятно уже обоим.
– Вы… тоже?
Она тоже. И она боится, что ошиблась. Наверное, она тоже пару раз ошибалась, как и я.
– Что… тоже?
Отражение моей фразы, точно так же, как и она сама – отражение меня. Два слова, разделенные паузой в полторы секунды. Нет, надо с этим кончать.
– Я… я блуждающая душа, – смотрю в свое отражение, как в зеркало. – Я переселяюсь из тела в тело. Меняю оболочки. В это, – небрежно указываю на себя, – я вселился…
– Неделю назад посреди лекции, – сказала она.
И сразу стало легче. Хорошо, что мы сидим. Ноги ватные.
– А я здесь уже год.
Сначала мне показалось, что она улыбается, но оказалось, что рот скривился не перед хохотом, а перед плачем.
* * *
Мы проговорили три часа подряд, быстро, захлебываясь, перебивая друг друга и перехватывая мысль. Мысль была одна на двоих.
«Наконец-то! Наконец-то есть еще кто-то!»
Мы болтали, как два друга детства, или два однополчанина, или разлученные в детстве близнецы, или… Нет, все эти сравнения хромают. Ближе всего такое: мы говорили, как умалишенный, обнаруживший в палате зеркало, болтает сам с собой. Ничего нового мы друг другу не сказали, да и сказать не могли. Ведь мы были одним и тем же существом, разделенным зачем-то надвое.
Отличия удалось выявить лишь самые незначительные. Например, я меняю тело раз в два-три года, а то и чаще, а она гостит в оболочке лет по пять-семь. Она лучше помнит прошлое, зато я быстрее осваиваюсь на новом месте.
Так что мы повторяли все то, что было и нам самим известно, но ничего более захватывающего мы в жизни не слышали.
Мы бы продолжили болтать и дальше, но нас прервали. Молодая дама, скорее всего, из деканата философского факультета, нарушила наше уединение. Коротко постучав, она тут же вошла и зачастила со скоростью хорошо смазанного пулемета:
– Надежда Петровна, Александр Иванович просил вас…
И тут в ее пулемете заело ленту. Дамочка застыла на полуслове с приоткрытой челюстью. Надежда нахмурилась и переспросила:
– Что с вами, Леночка? Что он просил передать?
