«В городе, где центральные станции метрополитена названы не в честь политиков или крупных учёных, а в честь поэтов и писателей, у меня, с детства приглядывавшегося к окружающему, и не могло быть какой-то иной судьбы, не связанной с литературой тесными узами. Впрочем, тут важен был и мотив „Предупреждения“, то есть того, что, предшествуя грядущей смерти и, так сказать, предвосхищая её, меняет жизнь. Моя болезнь, например. Недавно я так захворал, что если б ещё лет двенадцать назад не составил себе план, как употребить отпущенные мне Провидением сроки и силы, то было бы как раз самое время сделать это. Тяжёлая болезнь певицы Doro в детстве и дыхание в лицо склонившейся уже было над нею Смерти как раз и помогли ей тогда понять Секрет Жизни».
В комнате между тем Алина уже проснулась и решила посидеть «ВКонтакте», где её ждали новые друзья Виктор Антицунаров и Серж-Ученик Парацельса. Первый, двадцатипятилетний бон со шрамом на щеке от ножа и «могавком», был другом Сержа. О Викторе, который работал фотографом онлайн-версии «Рас*стской газеты», Миша мог судить лишь со слов подруги или по высказываниям парня в Интернете. Казалось, это был бон из той категории, которым нужны, фигурально выражаясь, надёжные гениталии у рта и крепкая рука на затылке — проще говоря, нужен фюрер-дуче. Без лидера они способны лишь на бональное нарушение общественного порядка под прикрытием идеи, но под чутким руководством сильнее развитого начальства «расцветают», меняясь буквально на глазах, так как обладают редким даром выполнять чужую волю без лишних вопросов, схватывая суть на лету. Идеология движения им не так уж важна, потому что они всё равно не способны понять её. Сам Миша глубоко верил, что единственный нацист в нашей стране — это тот, кто «посадил» еврея, укравшего полстраны. А боны, бьющие дворников, борющихся за чистоту неродного для них города, суть антифашисты-«шавки». Но перед самими бонами афишировать подобные взгляды он, разумеется, не горел желанием.
Михаил, вернувшись в комнату, обнаружил, что Снегирёва уже собирается ехать тусить со своими новыми знакомыми. Маврошкин не стал её задерживать, решив вместо этого сам погулять в центре, пусть даже в одиночестве. «Весна, всё цветёт… Съезжу-ка я на „Цветной“!» — решил Михаил.
Писа́ть по пути отчего-то не хотелось. Настроение было какое-то неопределённое, несмотря на хорошую для прогулки погоду. На бульваре, к удивлению Михаила, проходил арт-перформанс в лучших традициях самого современного искусства, чего тут отродясь не было. Проект назывался «Зерkalьный унитаз». То, что подобное «якобинство» разрешалось в центре, Маврошкину сразу же показалось странным. Тем не менее имелся факт наличия на Цветном бульваре прямо напротив метро некого павильона, в котором всем желающим предлагалось подумать о смысле жизни, сидя на унитазе, целиком выполненном из зеркального стекла, то есть «амальгамическом унитазе». Этимология слова «унитаз» здесь — «универсальный таз», то есть «таз, пригодный для любой жопы», как это понял Маврошкин.
