– А что у вас с лицом? – сказал Петря, уплатив деньги.
– Ерунда, барсучок, – сказала женщина.
– Вот что значат инъекции парафина в домашних условиях, – сказала она.
– Не пытайся повторить мой опыт, барсучок, – сказала она.
– Это я тебе как светский гламурный обозреватель говорю, – сказала она.
– Барсучок, – сказала она.
– Я молдаванин, – сказал, обидевшись, Петря.
– Тем хуже для тебя, барсучок, – сказала женщина и глянула на Петрю оценивающе.
– Значит, тебя тут никто не знает, барсучок? – сказала она.
– Никак нет, – сказал почему-то Петря.
И ведь вру, думал он, глядя, как женщина расстегивает его негнущимися пальцами. В пальцы, небось, клей «Момент» колола, думал он, глядя на макушку женщины. Есть ведь у меня знакомые в Москве, подумал он. Например, Антон Палыч Табаков, подумал он. Ах, Лоринков, ах, сука, с его вечными дебильными шуточками, вернусь, убью, подумал он. Как, однако засас… подумал он.
– И не думай о себе лишнего, барсучок, – сказала женщина после всего.
– Никакой любви, никакого замужества, никаких детей, – сказала она.
– Я чайлдфри, – сказала она.
– Я просто онемевшие участки лица разрабатываю, – сказала она, кутаясь в ссаный халат.
– Как тебя зовут? – спросил он напоследок.
– Неважно, барсучок, – сказала она.
– Ну хорошо, – сказала она, увидев, что Петря искренен.
– Зови меня к примеру… – сказала она.
– Бекки Шрямп, – сказала она.
– Так романтично, – сказала она.
– Бекки Шрямп, – сказал Петря торжественно.
– Я хочу сделать тебе подарок, – сказал он.
Снял с плеч роскошную шкуру кошки, которую задавил его пес в плавнях Москва-реки, и вручил оторопевшей от щедрости мужчины Бекки. Пес Петри, огромный дог, выброшенный хозяевами за то, что ослеп, отлично реагировал на звук и запах, и ненавидел кошек. Он отлавливал кошек, давил, и приносил трупики хозяину. Мясо Петря варил, а в шкурки одевался… Эта шкурка принадлежала когда-то породистому британскому коту, который имел неосторожность высунуть мордочку из окна «шевроле», в котором перевозили несчастное животное. Шкурка переливалась… Бекки встала на колени, словно пред иконой.
– Да это же… – шептала она.
– Да я ведь за горноста….
– Миленький ты мой, да я за те… – сказала она.
– М-м-м-м, – сказаза она.
– Хлюп-чмок, – сказала она.
Петря, прислонившись к стене, блаженствовал…
* * *
…проводив Бекки, которая зачастила – ишь, продажная пресса, – Петря застегнул ширинку, и лениво потянулся.
Хижина его выглядела как преуспевающий пентхаус. Стены драматург тоже обклеил обложками модных журналов, на пол постелил циновки с яркими рисунками, – их выбросили после закрытия Черкизона, – в углу гудела стиральная машинка, а еще гудел холодильник «Днепр»… В углу висели на вешалках два костюма. Цвет пиджаков и брюк не совпадал, но какая в сущности разница, это же эклектика, вспомнил Петря объяснения Бекки. Ах, Бекки… Знакомство с ней стало его удачным лотерейным билетом. Женщина с деревянным лицом стала брать у Петри не только в рот, но и шкурки котов оптом, и поставлять их в высший свет Москвы в розницу.…
