– Иди в реку-то, обмоешься.
Пастух стоит по колено в воде, а то, что есть суть мужская, болтается у него между ног так привлекательно. Какая баба устоит. И пускай в реке вода прохладная, и бабе совсем не хочется раздеваться и лезть в воду, но вид Аполлона Приведенского – так село их называется – Приведенское, – манит неудержимо. Федору любили в бане, но в реке ещё нет.
– Фрол, а Фрол.
Мнется Федора.
– Чего, Фрол? Я тридцать лет, как Фрол. Чего топчешься. Дождешься, солнце зайдет за лес. Позже нельзя. Сыпью пойдешь.
Пугает мужик бабу, а она верит. Боязно, но и хочется же.
Не знали, не ведали они, что в это время отец и сын разругавшись в пух и прах, сиганули в разные стороны. Отец пошел в сторону леса, он для него роднее родной избы стал, а сын по привычке к речке.
Федул спустился по лесенке, на этот раз не оступившись, как раз в тот момент, когда Фрол, согнувшись почти пополам, старался достать чрево Федоры тем, чем детей делают. В воде сделать это очень не просто.
И, так как Фрол стоял спиной к берегу, и его широкая спина полностью скрывала фигуру Федоры, то Федул решил, что пастух так руками промышляет рыбу. Как же не помочь товарищу.
– Фрол, ты её двумя руками, пальцы-то растопырь и хватай за жабры.
Фрол, решив, что под жабрами друг подразумевает уши женщины, сильно схватил Федору.
– Ой, – кричит женщина, – оторвешь же, гад!
Перепил я сегодня, решает Федул, это же надо, чтобы рыба говорила. И все же не оставляет друга.
– Держи крепче, я иду.
Припозднившийся косарь переправлялся на своей плоскодонке с дикой головной болью, вызванной тем, что он уснул пьяным под кустом жимолости, правя на ориентир, кривую сосну на том самом берегу, где два мужика что-то невероятное вытворяли с бабой. Из-за копешки, которую косарь взгромоздил на нос лодки, обзор ограничен, но звуки отлично, по воде-то, доходили до ушей его. Федора к этой минуте перешла от крика к звериным воплям. Как же иначе, если теперь уже двое пытаются её «усмирить»?
Село…
Когда же, наконец, лодка пьяного косаря доплыла до того места, откуда ему открылась картина «морского боя», он от удивления встал. Одно неверное его движение – и плоскодонная лодка переворачивается.
Теперь над водной гладью вечерней реки раздается три голоса. По очереди приведем их. Первый, это голос Федоры:
– Подлецы, вы мне все уши ободрали. Ни хрена не можете. А туда же, к бабе лезете.
Мужской дует:
– Стой, кобыла, а не то уши отдерем!
И третий где-то недалеко и очень жалобно:
