Из избы послышался голос Параскевы.
Что-то голосит, а что не разобрать.
– Во, вишь, как голосит, как нетельная корова.
Темнело, село затихало. И лишь на подворье Федула и Параскевы неспокойно. Мужики ругаются между собой, баба голосит в избе, а корова изошлась мыча. Мальчик Сева затих, и невдомек матери поглядеть, что с сыном-то.
И одна Федора находится в состоянии благости. И она не минула той злосчастной ступеньки, но так как весом она уступает Параскеве, то «полет» её вниз происходил легче. Ну и что, что слегка ударилась головой. Но и голова у неё крепче. Приложила к затылку холодный окатыш и отпустило.
Сидит она на валуне, на берегу реки, ноги опустила в воды её и тихо напевает песенку:
– Топится, топится в огороде баня. Женится, женится мой милёнок Ваня. А у кого какая баня, у меня с белой трубой. У кого какой залётка, а мой самый дорогой. Не успела моргануть, да убежал уже к другой. До свиданья, Ванечка, да я тебе не парочка.
Сверху донеслось:
– Сидит Ванька у ворот, широко разинув рот, а народ не разберет, где ворота, а где рот.
Это пастух, отогнав стадо в село, вернулся к реке искупаться.
– Отдыхаешь, Федора, от трудов праведных? То-то я гляжу, рожа у тебя такая, будто телега по ней проехала.
– С лица не пить. Тебе чего надо-то?
– Вот искупаюсь, а потом скажу, чего надо.
– Мне ли не знать, чего вам, кобелям, надо. У тебя не смылится, а у меня не порвется.
– Сама сказала.
Купаться в реку пастух полез через двадцать минут. Силы в нем много, да и Федора не промах.
– Ты вёдер не видал?
Спрашивает Федора пастуха, который плескается недалеко.
– Вёдра сына Параскевы?
– Они самые.
– Ты, Федора, все-таки баба глупая. Ты же на них сидишь. Глянь себе под ноги.
Точно! Вёдра бултыхаются у валуна, на котором сидит баба.
– Своровать хошь?
– Чего своровать-то? Они бесхозные. Севка бросил.
– Глупая ты баба.
Пастух выходит из воды в чем мать родила. Наградили его родители фигурой атлета, заглядишься. Кожа гладкая, волосы только там, где без них никак нельзя. За лето он успел загореть тем загаром, что прозвали загаром косаря. Торс его коричнево-шоколадный, а что ниже – белее белья стиранного. У Федоры дух зашелся. Оно как? Когда он её любил, то она его не видела. Полностью не видела. То он лицом к лицу и так близко, что в глазах рябит, то она к нему спиной. Тут уж совсем его не видать – одни ступни ног. Понимать надо.
Хорош конь. И ведь холост. Как бы его захомутать и к себе в стойло завести? Тяжело размышляет Федора.
