— Грешники тоже по улицам долго не ходят, — сказал человек, похожий на Птаага, и нахмурился, так что стало очевидно, что доброта и милосердие Птаага не беспредельны. — Почто детей обижаешь?
— Так это… — замялся Шу. — Эти дети… сами… да они сами кого угодно обидят! Знаете, что они сегодня со мной сделали?
— Знаю, — кивнул Птааг. — Отличная идея, пригодится в военном ремесле, генерал Мементо меня уже поблагодарил.
— Так это вы…
— Ничто не приходит без божьего благословения, — серьезно произнес Птааг. — А пути наши, божьи, неисповедимы, смысла не ищи, все равное не найдешь.
Шу начало трясти. До него только сейчас дошло, что он едва ли не первый подданный империи, удостоенный личной аудиенции…
— Губу не раскатывай, — сказал Птааг, прочитав его мысли. — Не ты первый, не ты последний. Люди встречаются со мной чаще, чем принято считать, они просто не рассказывают, в дурдом никому неохота. Невелика честь удостоиться божьего внимания, нечем тебе гордиться.
— Простите, — сказал Шу. — А этот… Мюллер… он вам… сын?
Птааг рассмеялся и сказал:
— Упаси другие боги! Нет, не сын. И вообще, не твое это дело, осознал?
— Угу, — кивнул Шу. — А… э…
Он хотел было поинтересоваться, за какой такой надобностью сам Птааг Милосердный соизволил заступиться за Мюллера, но понял, что прямо заданный вопрос, обращенный непосредственно к богу, прозвучал бы бестактно, и немудрено после такого угодить живьем в огненную геенну, подобно тому, как Митра и Илья угодили живьем на небо. Только одно обнадеживает — что богов человеческая бестактность расстраивает не больше, чем человека расстраивает матерно обругавший говорящий ворон. Но если сложатся определенные обстоятельства, лишится ворон головы только так, чтобы не обкладывал кого не следует.
Птааг наблюдал душевные терзания собеседника спокойно и с добродушной улыбкой. Дождался, пока затуманившийся от умственных усилий взгляд Шу чуть-чуть прояснится, и сказал добродушно:
— Верно рассуждаешь, червяк. Не по чину мне держать перед тобой ответ, а советов моих ты не заслужил. Будешь вспоминать о нашей встрече, дурилка, и не понимать, зачем я к тебе снизошел. И не поймешь, потому что ты червяк скудоумный.
Сказав это, Птааг отвернулся и сделал шаг в подворотню, и Шу понял, что еще два шага, и бог исчезнет, растворится в тени, тогда Шу набрался храбрости и отчаянно выкрикнул:
— Разрешите вопрос, ваше… гм… всемогущество…
Птааг остановился, склонил голову набок, как собака, прислушивающаяся к попискиванию крысы в помойке, и вдруг рассмеялся.
