Он осторожно поднялся, стараясь, чтобы старая кровать не заскрипела и не прогнала мысль, которую он бережно, словно воду в чашке, хотел донести до чистого листа бумаги, не расплескав ни капли. Коснулся босыми ногами пола и рассердился – зачем тот такой холодный. Решительно все хочет помешать ему. А в соседней комнате еще нужно включить свет, вытащить лист бумаги из стопки таких же листов, отыскать карандаш.
Боже мой, до чего же хороша спина у этого незнакомца! На зависть Дюреру. Шея... и... Макс готов был поклясться, что голова у незнакомца была, но вот вспомнить ее он не смог.
Как не смог провести ни одной линии. Это был полный паралич. Он посмотрел на незаконченный портрет Маргариты, и тот показался ему серым и бездарным. Серым и бездарным.
– Знаешь, Марго. Культура не есть нечто абстрактное. Она не остается сама по себе, но всегда уходит с теми людьми, которые ее создавали. Нельзя, Марго, кичиться ею и не уметь при этом говорить на своем родном языке. Нельзя пользоваться ею выборочно и разводить вкусовщину. Все эти книги, полотна, скульптуры, музыка, – всё лишь надоевшие игрушки, которые иногда становятся модными на короткое время.
Боже, что я такое говорю? Да, я уехал. Меня выдавили из моей страны. Я уехал голым, и все же увез все, что имел. “Все мое ношу с собой”. Увез свои взгляды, свое понимание явлений, увез свое осознание жизни и свой талант. Увез так много и так мало. Иллюзии? Творческую импотенцию?
Марго, Маргарита, мы будем, наконец, с тобой работать или нет? Давай придумаем что-нибудь свежее, острое такое. Ты помнишь “Авиньонских девиц” Пикассо? Изображенных спереди, сзади и сбоку одновременно? Я бы мог назвать это идеальным изображением. А мне сейчас пришла в голову идея получше. Ты будешь сидеть в той же позе – я не сдвину тебя ни на миллиметр. Но вот свет... Я буду менять его до тех пор, пока все возможные варианты освещения не появятся на этом холсте, пока ты, Марго, не будешь одновременно и утренней, и вечерней, и летней, и зимней. Ты будешь Маргаритой вообще, Маргаритой в высочайшей степени, моей романтической и математической Маргаритой. Не спорь, это будет гениально.
Гениальность – странная вещь. Я замечал тысячи проявлений гениальности, которые вдруг вспыхивали в ком-то, но, почему-то, ни во что не воплощались.
Помнишь, кем я был там? Художником-оформителем. Ты знаешь, что такое “оформитель”? Странное это занятие и глупое. Художник оформитель украшает помещения и улучшает архитектурные ансамбли. Конечно, не цветами. Он вырезает из пенопласта буквы и выкладывает из них слова, или пишет те же слова на куске красной тряпки. Очень красиво – белым по красному. Что-то вроде: “Кто хочет работать ищет средства, кто не хочет – причины!” Вот так предельно лаконично и ясно.
