Дверь была не заперта. За ней оказался длинный темный и пустой коридор. И мы поползли по этому коридору, вдыхая запахи кухни. Агата шла за мной след в след и сопела в ухо. Коридор перешел в другой такой же кишкообразный и темный. И ни одной живой души не попадалось на пути. Когда я уже совсем упал духом, перед моими глазами возник уборщик в камуфляжной форме. Он неприветливо взглянул на меня, осмотрел Агату с головы до ног, но, по-видимому, мы не вызвали в нем жгучего интереса, потому что он, двинув саженными плечами, начал нас обходить справа.
– Стой, – рявкнула Агата. – Как нам найти профессора Бернарда?
Чудовище ткнуло сосисочным пальцем куда-то себе за спину. Это можно было расценивать как ответ, и мы потопали дольше. И как ни странно увидели просвет – огромный холл, где за стойкой, в стеклянном аквариуме сидел весьма презентабельный дед.
Такой же молчаливый, как и давешний уборщик, он, в ответ на наш вопрос ткнул пальцем в сторону полированной деревянной двери с надписью – "Демонстрационный зал". Указующим перстом сама судьба вела нас к цели.
За дверью оказался довольно большой зал, уставленный креслами, правая ручка каждого из которых представляла собой маленький письменный столик. Зал был почти пуст, но в первом ряду уютно расположилась стайка старичков, удивительно похожих друг на друга. На лицах старцев было навеки запечатлено одно и то же выражение – брезгливый скепсис. Мне показалось, что они всю свою жизнь прожили бок о бок в замкнутом пространстве, не позволяя себе расслабиться ни на минуту, чтобы ненароком не согласиться с мнением коллеги. Во всяком случае, взгляды, которые они кидали на лектора и друг на друга, не навевали стороннему наблюдателю мыслей о, каком бы то ни было, дружелюбии. На сцене, или как еще можно назвать этот помост, стояли высокий стол и кафедра. На столе я приметил какой-то стеклянный сосуд с неаппетитным содержимым. А тот, кто стоял за кафедрой – самый желчный из всех, но с видом победителя, самый, может быть, юный среди своих коллег, самый, не знаю какой еще, но заметно отличающийся от остальных, словно излучающий гипетрофированный академизм, – и был Бернардом. Я сразу понял это, хотя никто не назвал его имени. Еще, как только мы открыли дверь, то по отрывочным фразам, я понял, что речь идет о каком-то эксперименте. За трескучими сугубо научными фразами трудно было увидеть смысл. А каббалистические знаки на доске, которые он вожделенно выводил, едва не продавливая мелком черную поверхность – наводили тоску. Указка порхала в его руках как дирижерская палочка. Словом, это было актерство, действо. Через какое-то время в голове у меня начало проясняться. Я даже отметил, что начинаю понимать отдельные слова. А потом и немного больше. Речь шла "о сращении биологии с компьютерными технологиями", или наоборот. Не хило, принимая во внимание средний возраст заседающих ученых.
