Я медленно брела на работу. Войдя в двери нашего офиса, поняла, что мой начальник уже на месте — сидит в холе, тепле и неге и наслаждается, судя по запаху, сразу и сигаретой и горячим кофе.
Ненашев произнес:
— Кстати, сегодня звонил один тип. Нас ожидает классная работа!
— Вот как? — спросила я с унылым видом. — Еще хотелось бы, чтобы хорошая работа всегда сопровождалась хорошей погодой… А что за тип?
— Не знаю. Но кажется, он не содержится в списке ста самых богатых людей Москвы, я проверял.
— Еще бы, такие клиенты выбирают себе контору посолиднее. С евроремонтом и квалифицированным персоналом, прошедшим огонь, воду, медные трубы и школу КГБ.
— Он живет на Кутузовском, — бросил мне Михаил. — Тебе о чем-нибудь это говорит?
— О том, что это может быть бывший партаппаратчик на пенсии, у которого каждая блоха на счету. А что ему нужно?
— Он хочет, чтобы мы понаблюдали за его женой. Чем занимается и так далее. Завтра он приедет, чтобы обговорить детали, все-таки это не телефонный разговор.
— Ясно, — сказала я, с наслаждением протягивая окоченевшие конечности к батарее. — Ревнивый супруг. Или супруг, который ищет малейшего повода, чтобы перестать быть оным…
— Ему лет пятьдесят с лишком. Солидный баритон, уверенный голос…
— Новый русский? — спросила я с надеждой.
— Не знаю. Без распальцовки — вроде не бандит. Деньги обещал хорошие.
Я задумалась. Все это было слишком замечательно, чтобы быть правдой.
— Вообще-то следить за неверными женами считается не слишком чистоплотной работой, — сказала я. — По крайней мере, среди солидных сыщиков. Это примерно, как работа проктолога среди врачей. Неужели ты хочешь быть проктологом?
— Ну и что! — легкомысленно отозвался мой шеф. — Лишь бы за это хорошо платили. И знаешь, в этом случае куда меньше риск нарваться на какого-нибудь придурка с пистолетом или отморозка с ножом в руке.
— Меньше, вот как? — спросила я с сомнением.
Кажется, меня тревожили дурные предчувствия…
Долгие разговоры с завотделением Юрием Степановичем в его кабинете происходили чуть ли не каждый день. В эти минуты Иван чувствовал себя обыкновенным человеком — сидел в кресле, правда, в кресле, истертом задами и спинами сотен пациентов, смотрел за плечо врача на волю, туда, где тоскливо светился апельсин закатного солнца, запутавшись ветвями в кроне столетнего дуба. Тихо шуршало перо, шаркало по бумаге, точно старик больной, возвращавшийся по коридору в свою палату. А вот глаза его были еще из другой жизни. Глаза его не выдерживали прямого, как на рыцарском поединке, взгляда исподлобья. Они смущались, убегали, скользили вниз, стараясь нащупать среди массы чуждых и враждебных предметов знакомые узоры. И голос срывался, робко доходя до первого, осторожного еще крещендо.
