Нубе снилась деревня и маленький дом, сплетенный на нижнем ярусе ветвей огромного дерева. Он любил сидеть здесь, в самом углу террасы, где через свисающие ветви была видна далекая красная пустыня и зыбкое марево над раскаленными песками.
Сейчас он сидел не один. Рядом, подставив ко рту светлую ладошку, устроилась худая быстрая девочка. Старательно жуя, она время от времени сплевывала в руку зеленую травяную кашу, и когда жеваное кончилось, прокашлялась и сказала повелительно:
— Давай свой локоть. Вот так.
Ссадина запульсировала и боль стихла, оставляя вместо себя ноющую сладость отдохновения.
— Держи рукой, чтоб не свалилось. Теперь лоб давай. Кому говорю! — прикрикнула, и в голосе прозвучало удовольствие от возможности покомандовать таким сильным и большим другом.
Держа ладонью разжеванную кашу из целебного листа, Нуба послушно повернулся, набычив лоб, зажмурил глаза. Девочка шлепала на ободранную кожу комки и, раздавливая, прижимала.
— Ровно глупый ленивец, зачем ты пошел туда, видишь, упал, а если б разбился совсем…
Шептала заботливо, и одновременно ворчливо, копируя мать. Нуба открыл глаз, разглядывая. Как ее зовут? Звали? Забыл… Нет, вспомнил! Онторо-Акса! Но…
Отталкивая девичью руку, он сел. Зажмурился от мягкого, сеющегося сверху света. Вдохнул тяжелый сладкий запах. Девушка сидела напротив, опираясь руками о траву, и разглядывала его смеющимися глазами.
— Ты проснулся!
— Почему ты? Ты в деревне была. Со мной. Только совсем еще…
Она затрясла головой так, что бисерные серьги разлетелись над гладкими черными плечами.
— Это сон. Я все время тут. И ты теперь тут. Навсегда.
— Как навсегда?
Он вскочил. Дико глянул вниз — на коленях и щиколотках дернули болью рубцы от веревок. Закачались вокруг белые раструбы огромных цветов.
— Это теперь твой сад, — объяснила девушка, глядя снизу. Она по груди была замотана в полосатую, белую с оранжевым кангу до самых щиколоток. Ступни и ладони горели яркой краской, такой же были наведены тонкие брови.
— Нет! — он рванулся вперед и, тяжело пробежав несколько шагов, ударился о воздух. Откачнулся, мотая ушибленной головой.
— Берегись, — смеясь, крикнула она, вскакивая. Подошла, поднялась на цыпочки, осматривая лоб.
