— А если ты хочешь, чтоб не было никого, я отошлю всех. Наша ночь, Нуба. Я так ждала тебя. Завтра совершим обряд, любимый, и ты станешь моим царственным супругом. Будем вместе всегда. Всегда во главе моего народа. Поведем его, как учитель Беслаи вел наших отцов…
Нуба шел молча, слушая ее немного бессвязную речь. Прошел мимо склонившихся в поклоне рабынь и споткнулся, когда одна из них — высокая, тонкая, уронила поднос, желтые яблоки запрыгали по мягким коврам. Ахнув, рабыня упала ничком, распластывая руки.
— Плетей, — не останавливаясь, бросила Хаидэ.
И Нуба, не давая себе времени на раздумья, резко выдернул свою руку из цепких пальцев.
Застыл у стены, с тоской глядя, как удаляется родное лицо в ореоле растрепавшихся волос, плывет, меняясь и утекая, разгоряченное недавними объятиями и быстрой ходьбой. На месте любви — удивление. На его месте — гнев. И он сменяется яростью. И после — смиренной печалью, как на погребении того, с кем никогда больше не суждено быть.
— Нуба, — шепотом сказала молодая женщина с прекрасным лицом, исчезающим среди белых складок полотна, колыхаемых ветром.
И он заплакал, валясь, пряча лицо в коленях, обхватывая их руками и горбя спину.
— Нуба? Ты чего? Сон, да?
Он лежал на боку и слезы все еще срывались со щеки, проводя щекотную дорожку. Не поворачиваясь на голос, незаметно прижал щеку к шкуре, пахнущей чабрецом и дымом. Быстро глянул вокруг из-под полуопущенных век — в щели и мелкие дырки старой палатки лезли солнечные лучи.
— А-а, щека мокрая. Ты плакал!
Княжна сидела на корточках рядом и, свесив голову, пыталась заглянуть ему в лицо. Трогала пальцем мокрую скулу.
— Не брыкайся. Зато я теперь знаю — ты не совсем колдун. Ты немножко человек, да?
— Хаидэ! — за шкуряной стенкой что-то грохнуло и прошелестело, — убери что раскидала, тоже мне воин. Я об твой щит все ноги посбивала.
— Сейчас, Фити, — мирно отозвалась девочка и зашептала лежащему Нубе:
— Ты выйди, будто мы едем силки смотреть. А потом в бухту. А то ведь завтра откочуем.
Мигнул и погас солнечный свет, качнулась старая волчья шкура у входа. Нуба сел, осматриваясь. Что снилось ему только что? Будущее? А красные пески приозерных земель и рыжие травы саванны? Они из какого сна? И из какого времени?
За мягкой стеной палатки бубнили голоса, слышался привычный шум стойбища — крики женщин, мужской смех, стук кузнечного молотка, топот, ржание, далекое блеяние овец. Женские шаги и негромкий смех девочки в ответ на ворчание старой няньки. Закачалась шкура на входе, показывая улыбающееся лицо.
