— Это. Моя нареченная. Это — Нусса. Позволь мне…
— Говори, мальчик.
— Позволь мне самому отдать ее темному Огоро, — юноша поднял голову и стоя на коленях, жадно смотрел на пастуха, облизывая толстые губы.
— Ты хочешь спуститься на черный песок, сам привязать ее тело и сидеть рядом, глядя, как радуется Огоро своей новой любви?
Спрашивая, пастух посмотрел на остальных жрецов, стоящих рядом с креслом. Те улыбались юноше.
— Да, — хрипло ответил тот. И не повернул головы на тонкий вскрик девушки, обмякающей в руках стражей.
Хлопнув ладонями по драконьим головам, пастух рассмеялся. Жрецы рассмеялись следом.
— Ты доставил нам радость. Я думал, вслед за ней придется избрать и тебя, но такая неожиданная, такая прекрасная радость! Ты поступил, как подобает. Иди и смотри в глаза избранной. После будешь награжден.
Кланяясь, юноша вскочил и побежал вслед за стражами. Жрец-Пастух кивнул Рыбаку.
— Спустись и проследи. Вдруг это животное решилось на обман. Хотя его глаза говорят об истинности желаний.
Светлый сад опустел. Издалека слышались крики и смех, нестройная музыка и пение.
Жрец-Пастух повернулся, поворачивая кресло, укрепленное на толстой вращающейся ноге. Позади него, на мраморной платформе был укреплен высокий столб, с продольными щербинами по старому мореному дереву. К столбу был привязан Нуба, схваченный поперек шеи кожаным ремнем, смотрел перед собой. А у его ног лежала Матара, выставив вверх круглое плечо, с телом, укутанным в рваный хитон. Разбросанные по белому мрамору руки, усеянные свежими ранами от поцелуев Огоро, казались выпачканными живой грязью — светлая кожа тускнела, оставляя все больше места черным пятнам и полосам.
— Снимите ремень с горла, пусть видит свою белую заботу, — распорядился Пастух.
Щелкнув, ремень освободил мужскую голову. Опустив лицо, пленник жадно разглядывал лежащую у его ног девушку. И на распухшем от побоев лице пробегали волнами радость, надежда, сострадание и понимание того, что произошло.
— Я вижу твое лицо, большой крикун, — нараспев заговорил Пастух, — вижу, как радуешься, что женщина у твоих ног не та, которую хранишь. Приятно, что смерть и мучения постигли другую? Но ты не прост, как сыны и дочери удовольствий. За радостью пришла жалость. Она хмурит твои брови и собирает морщинами лоб. Тебе жаль и эту. А как с мыслями? Ты уже можешь думать, хранитель Нуба?
И жрец передразнил его крик:
— О, Хаидэ-э-э!.. Так ты звал ее? Я жду, когда твое лицо расскажет, что ты понял содеянное.
