Поворачиваясь, Хаидэ застонала во сне, и эхом, откачиваясь от ее сновидения, застонал Нуба, сжимаясь у сырой стены. Прижимаясь к его спине, Онторо-Акса, шепча заклинания, водила над черным лбом сложенную лодочкой ладонь. Она просыпалась, стараясь держаться впереди пленника на два шага, но не торопилась выходить, чтоб забрать с собой как можно больше увиденного. И поводя рукой, отсекала от него последний слой женского сна, как откидывала тончайшее покрывало.
Что бы он ни запомнил, вернувшись, он не должен знать главного — под всеми заботами и тревогами княгини, под всеми мыслями о прошлом и будущем, — лежит земля, бесконечная вниз, покрытая небом — бесконечным вверх. Вселенная ее любви к единственному мужчине, к нему, к Нубе.
На излете сна Нуба видел изломанные трещины в каменных стенах, похожие на черные резкие молнии, и поверх них — наливающиеся зеленью сочные листья вперемешку с огромными белыми цветами. Цветы, казалось, лезли прямо в лицо, и он закрыл глаза снова, надеясь остаться там, откуда поднялся на поверхность. Пусть бы — узкая щель в спущенных на входе в палатку шкурах и в ней — россыпью мелкие звезды… Пусть полумрак, с еле видными в нем спящими фигурами. А еще — неясный тихий шум ночных трав, в которых шуршание мыши, топоток ежей и издалека гулкое уханье тоскливой ночной совы. Там пахнет полынью и пряными листочками оберег-травы. А здесь. И нос не закроешь, не перестанешь дышать, защищаясь от тяжелой сладкой пыльцы, перхающей в горле.
— Я принесла тебе попить.
Шепот заставил его повернуться, снова открывая глаза. Обрадовал. Онторо-Акса сидела в ногах, раскинув по мягкой циновке полосатый подол. Держала в черных руках пузатую тыкву в серебряных узорах. И улыбалась. Нуба улыбнулся в ответ. Пошевелил не связанными руками, медленно сел, опираясь на ладони, согнул ноги. Девушка подползла ближе и, отведя его слабую руку, сама приложила горлышко сосуда к губам. Между гулких глотков говорила вполголоса.
— Это молоко. Свежее. Оно настоящее. Плотовщик привозит его каждую новую луну. Пей.
Отнимая от его лица тыкву, вытерла ладонью белые потеки. И снова улыбнулась, радуясь чему-то, о чем, видно было, не терпится ей рассказать.
— Есть еще каша.
Но Нуба покачал головой. Согнулся, обхватывая колени длинными руками. Онторо оглянулась на плотно закрытую дверь и сказала шепотом:
— Сейчас не слышит никто. В большом саду праздник, первая его ночь. Жрецы там. А страж спит. Да он и не понимает наших разговоров. Давай говорить, большой Нуба. Я все дни думаю о том, как мы с тобой… говорим…
