Грузно ступая, он подошел к ложу и вытянулся на нем, разглядывая стоящую у кресла рабыню. Та ждала, когда ей позволено будет уйти. Мягкий свет, процеженный через сотни зеркал в дыре потолка, ложился на черные волосы и гладкие плечи, очерчивал стройную почти детскую фигуру, целомудренно завернутую в тонкую кангу. Этих вот, пугливых и невинных, чаще всего приводят отцы, продают попросту за горсть серебра или ярких безделушек, а то за дополнительные умения — хитрость в бросании костей, зоркость на охоте или мужскую силу. Хорошо, что женщины приозерных земель обильны чревом и красивы, они рожают дочерей для утех темноте.
— Раздевайся.
Из-под полуопущенных век следил, как вздрогнув, она подняла руки к застежке канги, а на лице засветилась жадная, почти яростная надежда. И усмехнулся. Ласки будут хороши. А наказание может только прибавиться, но не уменьшится. Но эти глупые цветы всегда лелеют в себе надежду. В них она и умирает, потом, позже. Столкнувшись с тем, что ни жалости, ни любви, питающих надежду, тут нет.
Из-за полуоткрытой двери, вырезанной из черного дуба, доносился шум острова, обычный шум его жизни. Мерно стучали барабаны и бубны, кто-то тоскливо кричал на платформах внешней скалы, растянутый на раме под палящими лучами полуденного солнца, снизу, с жилых галерей накатывали и отступали возгласы, смех, ругань и короткие приказы стражи. Поворачиваясь, прислушиваясь к тому, что девушка делала с его телом, он снова думал: чернь и малой части не знает о том, что происходит тут, даже если оно происходит с ними. Каждый из них живет в пузыре себя, думает о себе, видит через себя. Избранные, сующие головы в темноту. Жалкие избранные, не требующие специальных трудов.
Изредка, как всякое драгоценное, попадается в сети нечто настоящее. Брат-Пастух из Паучьих гор может гордиться своим братом из Приозерных земель. У него есть женщина, полная яда, и он выпустил ее в светлый мир, чтоб она, выстрадав новое понимание, вернулась в темноту уже навсегда. Совершив для матери-тьмы великие дела. А у него, на острове Невозвращения — сразу два избранных! Черный великан, что вывел его на вершительницу судеб. И мальчик.
Застонав, жрец-Пастух выгнулся, хватая девушку за горсть косичек, прижал ее лицом к животу.
Мальчик. Кристалл. Множество граней, просвеченных лучшим, что может принести свет в дар темноте. Честность, благородство, преданность, доброта. Любовь. Маль-чик. Назначенный сын. Наследник пасту-хов. Да! Какой дивный тяжелый и радостный труд — изуродовать чистое, когда оно настолько сильно, и вложено в душу изначально, предназначено вырасти в огромную драгоценность. Превратить чистое в столь же сильную противоположность.
