Будущее в тебе. Комбриг | страница 100



После получения всех этих сведений у меня возник один громадный вопрос. Что делать? Мозг буквально щёлкал как арифмометр, перебирая все возможные варианты действий. Для Шерхана, застывшего неподалёку, моё пассивное молчание длилось всего несколько секунд, а для меня прошла целая вечность. Наконец, очнувшись с уже готовым планом действий, я посмотрел на Наиля, горько усмехнулся и сказал:

— Да, парень, опять мы с тобой попали в самую топку. Сон на сегодня, да и, наверное, на следующую ночь, отменяется. Придётся тряхнуть стариной, одним словом, сержант — включай форсаж. Ладно, дружище, давай, пока, упаковывай этого клиента и веди его в нашу эмку. Доедем до станции и сдадим его в особый отдел. Пускай его срочно отправляют в Белосток и там уже трясут дальше. А нам нужно заняться более важными делами. Ты понял, когда немцы собираются на нас напасть?

— Да вроде, он сказал — в 3-30.

— Это не факт. Склад они должны до 3-30 захватить — это да. А вторжение немцы должны начать после команды в эфире — "Дортмунд". Как думаешь, мог он нас обмануть?

— Этот хлюпик? Да не в жизнь!

— Ладно, старший сержант, примем его слова на веру. И время нападения 3-30 тоже примем, но как примерное. Во всяком случае, к этому часу нужно быть полностью готовыми. Всё, Шерхан, время пошло, давай, действуй. А я пока пойду, найду Бульбу, да и с Гавриловым нужно переговорить. А то, видишь, эта нежная интендантская душа не вынесла реалий жизни. Сбежал, сучёк, после первых десяти минут допроса.

Я хохотнул, хлопнул Шерхана по плечу и вышел из кабинета, который теперь стал очень напоминать собой камеру пыток. А что — решётки на окнах присутствовали, пол был забрызган блевотиной и испражнениями, воняло как в общественной уборной, да и сам подследственный имелся. Бывший щеголеватый капитан сейчас представлял собою жалкое зрелище. Лицо было всё покрыто соплями и кровавыми пятнами, форма, кроме сапог, висела лохмотьями, оголяя трясущееся мелкой дрожью тело. Но эту весёлость я нагонял на себя искусственно, на самом деле, на душе было муторно и очень тревожно.

Гаврилова мне искать не пришлось. Он находился на улице, рядом с дверьми в административное здание артсклада. Стоял и жадно курил "Казбек", по валявшимся невдалеке свежим бычкам было видно, что это далеко не первая выкуренная папироса. Да, видно интендант сильно переволновался и всё ещё находился в растерянности. Вся его привычная жизнь пошла под откос. Твёрдо очерченный в сознании мир рушился и двигался как каток, давя его представления о гуманизме, о правильности инструкций и вбитых в его голову принципах жизни.