Поев, Яан повеселел, несмотря на плохую дорогу и суровый ветер, который щипал лицо, будто рассол. Он увидел впереди приземистого сгорбленного человека. Юноше хотелось с кем-нибудь поговорить, и он попытался догнать попутчика. Это было нетрудно, — человек шел медленно; Яан узнал его еще издали по сутулой спине и шаткой, неуверенной походке, какая обычно бывает у слабосильных людей, носящих большие, тяжелые сапоги. Одинокий путник был Михкель из Мядасоо, бобыль[2] из той же волости, что и Яан. Старик шел медленно, сгорбившись, словно тащил на спине тяжелую ношу; к каждой его ноге как будто было привязано по колоде, а между тем на нем были только постолы[3], а в руках — небольшой горшок для салаки.
— Здорово, Михкель!
Тот остановился, не сразу оглянулся и, подождав Яана, молча подал ему руку.
— О чем, брат, грустишь?
«Тяжелые времена», — сказал бы в иной раз старик, обычно произносивший эту фразу к месту и не к месту. Но теперь он только вздохнул, покачал головой и молча побрел рядом с Яаном.
Юноша искоса поглядел на Михкеля. Робкие, помаргивающие глазки старика слезились, рыская по снегу, словно чего-то ища. Печальное выражение не сходило с его худого лица. Нужда и заботы начертили на темной коже пеструю карту морщин. Жалкое лицо Михкеля невольно вызывало сострадание у каждого, кто на него смотрел.
Яану знакома была эта постоянная грусть на лице, слезящиеся глаза-щелки, но ему казалось, будто печаль Михкеля сегодня какая-то особенная и что слезы на его покрасневших веках — не от резкого зимнего ветра.
Яан спросил, что с ним такое, и старик принялся рассказывать.
Утром он с легким сердцем пошел в церковь; в кармане у него было сорок копеек, а в руках — горшок для салаки. Он собирался купить в церковной лавке несколько фунтов соленой рыбы: жить на одном только черством хлебе да пресной картошке — этак и ноги таскать перестанешь. Так как оба кармана его штанов прохудились, старик сунул кошелек в наружный карман полушубка и все время держал руку в кармане, оберегая свои сорок копеек — огромное богатство для такого бедняка. Михкель не помнил, чтобы хоть раз выпустил кошелек из ладони. Только в церкви он дважды складывал руки, чтобы прочитать «Отче наш», в первый раз — когда входил в церковь, а потом — когда пастор читал эту молитву. После первого «Отче наш» — Михкель рассказывал все очень подробно, — сокровище его было цело. Но когда он ощупал карман у выхода из церкви — денег не оказалось. В кармане было пусто! А ведь и эти сорок копеек он взял в долг, со слезами и мольбами выпросил у капинского Каареля — как есть нищенские гроши.
