Рассказывая, Михкель снова заплакал. Крупные слезы градом катились по его желтым скуластым щекам. Скорбное, молящее о помощи лицо было искажено таким страданием, как будто старик оплакивал утрату кого-нибудь из близких или все свое земное достояние.
— Да, брат, вот до чего народ испоганился, — всхлипывая, причитал Михкель. — Уж и в церкви начали красть — в церкви, пред ликом господа! Даже в храме божьем нельзя найти защиты от бесовского отродья! Да кабы он, проклятый, к богачу в карман залез, а то ведь меня, горемыку, меня, голодного бобыля, ограбил!
— Богатый свои деньги лучше бережет, — заметил Яан, — карманы у него целы, он не складывает рук, когда молится.
— Что мне теперь делать? — чуть не плача, жаловался старый Михкель. — Дома у меня семья, есть нечего, жена больная. От хозяина мне помощи ждать не приходится — все рабочие дни уже заложены, а тех, кому еще обещал поработать, придется обмануть… Я заложил дней больше, чем их и в году-то наберется! А что закладывать безземельному бобылю, как не дни? И требуют их все в самую горячую пору: три четверти года никому не нужны твои дни, а за два-три месяца надо столько наработать, чтобы жить круглый год!.. Был бы я один, а то ведь пятеро голодных ребятишек и жена-калека! Бог посылает бедняку кучу детей, а ведь ни он, никто другой не научат, как их прокормить. И как медленно они растут! Ждешь, ждешь, а все нет от них толку!.. Да чему ж тут и удивляться — раз отцу кормить нечем, ребенок расти не будет!.. О-хо-хо, тяжелые времена!
Он высморкался и утер рукой мокрую щеку.
— У тебя в горшке, я слышу, что-то плещется, — заметил Яан.
— Рассол да в нем несколько салачных головок. До тех пор приставал к лавочнику, пока он не рассердился и не велел работнику налить мне из кадки штоф-другой рассола, — ведь страшно возвращаться с пустым горшком. Как я дома своим скажу, что у меня деньги украли, — в лес загонят плачем! Все ведь ждут — отец принесет солененького, отец принесет поесть! Каково же возвращаться с пустым горшком и смотреть им в голодные глаза! Да и рассол мне разве даром достался? Метлы взялся лавочнику сделать. О-хо-хо, ну и времена!
Он замолчал. Часть пути они прошли, не говоря ни слова, угрюмо глядя под ноги. Редкая бороденка Михкеля заиндевела, его старый, грязный овчинный полушубок затвердел на морозе. Сухой, как мука, снег пылил под ногами. Вдруг старик снова все вспомнил, слезы покатились по его щекам. Он стал шарить по карманам. Он ощупывал даже карманы штанов, куда наверняка не клал денег. Когда Михкель окончательно осознал, что искать бесполезно, он тяжело вздохнул и как-то весь съежился, словно уже сейчас хотел спрятаться от тех, кто с таким нетерпением ждал его дома.
