— Только по его портретам в журналах и газетах.
— Вы любите его?
— Нет.
— Торн, у вас еще есть возможность просить о помиловании.
— Я не чувствую за собой вины. Я люблю ее. И я не буду просить о помиловании.
— Миррей, — снова обратился к ней Главный Администратор. — Вы можете быть свободны.
Она встала. Она снова взглянула ему в глаза.
И он не отвел их. Что-то такое было в его взгляде, словно он жалел ее и прощал. Но ведь только что она сама в душе пожалела и простила его. Однако у него в глазах это было совсем по-другому. Он словно отдавал ей все и жалел ее, потому что она ничего не может взять, потому что она ничего не видит. Космолетчик был горд и не боялся смерти. Чтобы любить ее, издали, ни словом не обмолвясь об этом, он готов был умереть. Он был готов умереть, но не отказаться от своей любви к ней!.. Миррей и раньше бывала здесь, в зале Большой Арены, правда, в качестве зрителя. Она видела, как другие молили о пощаде или отказывались от своей любви, впадая в истерику. На это было неприятно смотреть, противно. И она никогда не жалела тех людей. А этот космолетчик жалел ее. Жалел, что его уже не будет, а она все еще будет жить. Все еще будет по вечерам кутаться в золотистую накидку и смотреть в окно, за которым всегда непроглядная темнота. Оверкранц, как и подобает идеальному мужу, всегда будет почтительно холодным, чопорным и понятным до последних мелочей… Миррей знала, что взгляд космолетчика будет теперь преследовать ее. Она растерялась и отказывалась что-либо понимать.
Миррей повернулась. Нужно уйти, иначе что-то произойдет. Она сделала шаг.
— Миррей, я люблю тебя! — крикнул Торн, вставая.
Она остановилась. Она не могла заставить себя уйти. Она оглянулась.
— Но почему, почему?
Это были первые слова, сказанные ими друг другу. Торн стоял с улыбкой на губах, радостный и сильный. И его радость, непонятная, но искренняя, словно он подарил ей целый мир, который она так хотела иметь, заставила Миррей на мгновение забыть этот зал. Все в ней потянулось к нему, как травинка к солнцу. Странное чувство, не испытанное еще ею никогда ранее, охватило сердце. Она забыла, что несколько минут назад проклинала его, а потом жалела. Ей захотелось прижаться к его груди, дотронуться до его лица руками, прильнуть к нему и не обращать внимания на все, что о ней будут говорить.
Она сделала маленький шаг вперед. Не замечая этого, сдернула с себя золотистую накидку, смяла в руках и прижала к груди. Голые ее плечи заблестели коричневой кожей на потеху толпе. Зал визжал от восторга, но она не слышала этого. Она видела только его. И его радость, неизвестно как, начала передаваться ей. И она неожиданно для всех улыбнулась ему.
