В поздние ночные часы, при свете рабочей лампы, являлся в былое время его задушевный образ пред измученным взором писателя и одним своим видом прибавлял ему силы и бодрости. Он был молчаливой тенью, в которую верил писатель.
Изредка и одиноко мелькая перед ним, друг-читатель делал ему таинственные, ободряющие знаки, — и он писал… Сердце его горело ярче, а из-под пера смелее лились горячие строки.
Но зато сильнее разгоралась ярость живого, настоящего читателя, читателя-врага, и тогда печальная, носочувственная тень скрывалась и молчала.
Но жизнь все-таки шла вперед, она росла вширь и вглубь, и уже никакие силы не могли остановить ее роста.
И вот писателю стало чудиться, что бодрое слово, которое иногда вырывалось на волю из глубины его пришибленной души, сказанное его одиноким, надорванным голосом, повторяется где-то волшебным невидимым хором, вызывает далекий, но могучий отклик, перекатывается, словно чудодейственное эхо в сказочных горах.
И чувствует писатель, что это как будто он — читатель-друг — воплотился и так размножился, что до него дошел голос писателя, что вместо редкого и молчаливого мелькания, откликается он тысячами уст, миллионами вздохов, откликается жаждой жизни, молодой верой в светлое будущее, в лучшие дни, в новые, бодрые песня! И тепло стало в груди писателя.
«Писатель» отпил глоток вина из большого чайного стакана, встал во весь свой рост и, поднимая стакан, продолжал уже громче, с искренним чувством:
— Приветствую тебя, простой читатель, мой друг и брат по духу и несчастьям! Ты груб, но у тебя нет фарисейского презрения к ближнему, который смеет думать не как все! Ты не умеешь смеяться над смелой мыслью, потому что у тебя нет предвзятых мыслей, и ты сам способен быть смелым! Для читателя-врага искусство и литература — предмет развлечения, для тебя они — источник чистых слез. Ты чувствуешь биение сердца писателя: оно бьется в такт с твоим, потому что оба вы просты сердцем, знаете грусть и горечь жизни и все-таки любите жизнь, и у вас еще не иссякла сила души, и есть еще порох в пороховницах.
Пусть твоя жизнь грустна и неприглядна и много в ней темного, пусть долго приходилось тебе, как и мне, блуждать ночью в пустыне, ища дороги к свету, пусть много сил твоих убито, — но верь мне — ночь прошла, и пустыня кончена!
Во мгле и тумане виден ярко-красный шар солнца, сквозь гарь и дым горящего болота свет его кажется багровым и зловещим — не унывай: ночь все-таки прошла!
