Ужасный парадокс: чтобы понять и сказать полную правду о «Доме на набережной» и его обитателях, Трифонову надо было бы стать Павликом Морозовым – осудить и обесславить своего погибшего отца. Но Павлики Морозовы не пишут хороших книг.
Писательская сила Трифонова именно в его исторической ограниченности, как сказал бы старый марксист Ганчук из «Дома на набережной».
Поэтому так хорошо у него получались старики закалки 1920-х годов, твердокаменные старухи-моралистки, старые большевики, престарелые бомбисты, народовольцы и прочие идеалисты, готовые ради своего благородного нетерпения столкнуть страну в кровавое болото. А в быту умеющие поднять отношения сына и невестки на невиданную принципиальную высоту и дать смертный бой мещанству.
Видно было, что своих ровесников Трифонов очень хорошо понимает, точно оценивает, безжалостно анализирует. И довольно часто осуждает. Хотя они, в сущности, неплохие люди, как он сам признает. А стариков – тех, которые когда-то в кожанках и с маузерами, а теперь в пижамах и с газетками, – их он любит. Несмотря ни на что. И конечно же, он понимал, несмотря на что. «…И это было слитно, не разодрать, как два разноцветных куска пластилина, скатанных в шар…» («Дом на набережной»).
Проницательный историк и талантливый писатель – разные профессии.
Я не согласен с Трифоновым политически и исторически.
Но я обожаю его как писателя. Когда я недавно перечитал «Время и место», то снова поразился – ни одного пустого абзаца, ни одной проходной фразы.
И я очень рад, что он не стал историком или борцом, как Солженицын или Белинков. Тогда не было бы у нас писателя Трифонова.
А еще я благодарен судьбе, что виделся и разговаривал с ним. Два раза довольно подробно. Всего два раза. Мы были соседями по даче, он жил напротив, через аллейку, я дружил с его дочерью и зятем, но мне было как-то неловко. Однако два раза случилось. Помню, я его спросил: «Кто сейчас самый интересный писатель, как вам кажется?» Он сказал: «Фридрих Горенштейн». Я первый раз услышал эту фамилию и спросил: «А где его можно почитать?» Трифонов мрачно ответил: «Нигде. Его не печатают».
Такие дела.
