белых крестов. Похоже, вокруг были семейные захоронения, из тех, что уже зарезервированы под каждого потомка вплоть до правнуков.
Как странно, а ведь кто-то жил, уже зная, что когда-то он будет лежать мертвым именно в этом месте, подле своих родных, которых он, может быть, и не знал вовсе. И так человек и жил, осознавая свой срок, каждый раз то прибавляя, то отнимая годы собственной жизни, повинуясь состоянию своего самочувствия.
Вдруг я услышал плач где-то позади. Оглянувшись, я понял, что процессия дошла до места назначения, и решил двигаться в сторону шума. Дождь заставлял петлять, искажал слух, но сквозь частокол крестов, я сумел разглядеть толпу в черном.
Фургон оставили на дороге, от которой нужно было идти около пятисот метров по грязи, что хлюпала под ногами, вязла на обуви и вообще всячески мешала продвижению. Мне сложно было представить, как несколько человек, с трудом, шли по мягкой земле, держа на плечах огромный дубовый гроб.
Осторожно ступая по траве, пустившись в обход грязного месива под ногами, я приближался. Впереди, на небольшом возвышении, в окружении железной резной ограды, собрались все родственники и знакомые усопшего.
Рядом с мрачным проемом в земле стоял открытый гроб, в котором лежал мужчина лет пятидесяти с отвратительным шрамом в правой части лба, который был ничем иным, как заретушированным проломом черепа. От такого вида меня чуть не стошнило под ноги, но отвернувшись и набив легкие воздухом, я заставил организм справиться с нахлынувшим чувством.
Рядом с гробом рыдала женщина. Сложно было сказать, какого она была возраста, ведь в своем горе она была куда старше. Слезы ее смешивались с каплями дождя, они превращали лицо в маску страдания, которую она поднимала вверх, обращая впалые глазницы куда-то туда, возможно к богу…
Что я чувствовал в тот момент? Мои легкие стали чертовски малы, и я безуспешно хватал воздух короткими глотками, выпуская через нос. Голова кружилась, становилось невыносимо жарко.
Я расстегнул свою кожаную куртку и почувствовал, как наружу вырвался жар тела. Стало немного легче, но моя зеленая футболка совсем не вязалась с дорогими черно-белыми костюмами всех стоявших рядом мужчин. Встав немного поодаль, я отдышался и застегнул «молнию».
Невольно я начал обращать внимание на лица присутствующих. Если не считать близких и родных, чьи глаза были полны слез, большинство смотрели только на женщину у гроба, «мать» всего представления. Не знаю, почудилось ли мне, но некоторые даже изображали гримасу отвращения, когда она споткнулась и упала коленями прямо в жидкую грязь, которая брызгала от ее попыток выбраться, прямо на ботинки окружающих.
