— Ты только для этого читал Библию?
— Я хочу знать, — ответил Танел.
Но мама всегда учила Саале: никогда не спрашивай, никогда не сомневайся, ты должна только верить!
Теперь Саале следовало бы возненавидеть Танела, но она была не в состоянии даже рассердиться, лишь повернулась к нему спиной.
У Саале отросли довольно длинные волосы; они падали прямыми и неровными прядями на шею и грудь, но Саале не решалась пойти в деревню, чтобы подстричь их.
— Мне нравятся твои волосы, — сказал Танел. — И твои глаза… — продолжал он, — и вся ты…
Саале бросило в жар, она впервые ощутила страшную слабость и сказала с трудом:
— Не говори такие гадкие вещи.
Танел подошел к ней сзади, и она почувствовала его губы на своем затылке. До сих пор Танел ласкал ее только глазами.
— Что же тут гадкого… Саале? — взволнованно спросил парень и теперь уже поцеловал Саале по-настоящему.
— Кади войдет!.. — воскликнула девушка испуганным шепотом.
— Не войдет…
Она знала: это ужасный грех, но была не в состоянии противиться.
Она уже знала наперед, что не сможет больше сопротивляться ни одному искушению. Она хотела, чтобы Танел любил ее. Сама хотела. Это желание вытесняло из нее страх перед богом.
Под утро она успокоилась и словно со стороны стала с каким-то жестким, ясным сведением счетов смотреть в прошлое.
Разные картины проходили перед ее мысленным взором.
…Город был велик, но ей некуда было идти. С чемоданом в руке, тем самым, который выставила за дверь Альма, она брела по улицам. Уволенную из детского сада не спросили, есть ли у нее куда идти.
А если тебе некуда идти, вечерний город в огнях печальнее всего.
Сначала Саале ходила по многолюдным, затем по пустеющим и, наконец, по совсем пустым улицам. Какие-то сопляки с сигаретами во рту преградили ей дорогу, но она сумела убежать. Кошки с горящими глазами неподвижно сидели на лестницах и в воротах, хотя им-то было куда идти.
Саале направилась в молитвенный дом. Она не пошла бы: ей не хотелось встретить там Альму. Когда Саале вошла, пели последний псалом в сопровождении мандолин. Веселая песня благодарности богу показалась совсем чуждой — раньше ей так не казалось.
Пока длилось пение, Саале рассматривала окна молитвенного дома. После смерти мамы она стала глядеть на них совсем по-другому. Она хотела увидеть, такие ли они прозрачно чистые, как тогда, когда мать мыла их. Теперь окна были темными.
После моления она подошла к брату Линду. И брат Линд сказал ей:
— Милая сестра, бог не оставит тебя.
