Он смотрел на Саале задумчивыми глазами, и, как всегда, ему мешали его кудри, ниспадавшие на лоб. Он отбрасывал их растопыренными пальцами или закидывал назад резким движением головы.
Внимательно выслушав Саале, пожаловавшуюся на свою судьбу, он спросил:
— А думала ли ты, как много в мире железных дорог?
— Нет, — призналась Саале.
— В Таллине их много, в Нью-Йорке же огромное количество. Думала ли ты, как трудно управлять этой сетью железных дорог, чтобы поезда не столкнулись и не случилось несчастья?
— Нет, — призналась Саале.
— А теперь попробуй представить себе, как трудно господу управлять судьбой каждого отдельного человека в этом мире.
У брата Линда были странные глаза: отсутствующие и немного грустные, как у святых на картинках. Когда он молился, его длинное сухое лицо выглядело необыкновенно тонким и красивым, но когда Саале рядом с ним и с мешками яблок ехала на базар в его стареньком автомобиле, брат Линд за рулем казался ей будничным, похожим на любого встречного.
Он бранил машину, эту старую рухлядь, ее тарахтящие дверки и то, что ему не продают новой.
Он был бережлив, жил аскетически, ел мало и дешево и, сколько Саале помнила его, носил один и тот же костюм и летом, и зимой. Время от времени он отдавал его какой-нибудь из сестер привести в порядок, но пуговицы пришивал сам. За каждую работу, которую для него выполняли, он всегда платил яблоками. А если кто-нибудь отказывался от такой платы, не получал ничего.
При молельне имелся не очень большой, но хорошо ухоженный фруктовый сад. Часть деревьев принадлежала молельне, часть — брату Линду. Когда собирали урожай, брат Линд строго разграничивал эти части, чтобы никто не мог сомневаться в его бескорыстии, и вел точный учет доли, принадлежащей молельне.
— Верующих в нынешние времена стараются объявить жуликами, — говорил он с грустью достойного человека.
Каждое утро брат Линд отвозил Саале на базар в своей старенькой машине и приезжал за нею в конце базарного дня. Дома он подбивал на счетах дневную выручку и взвешивал фрукты, оставшиеся непроданными, — все должно было сходиться. Перед ним на столе лежали деньги, весы и две тетради. В одной он отмечал доходы молитвенного дома, в другой — свои собственные. Но Саале казалось, будто брат Линд взвешивает грехи и точнейшим образом заносит их в реестр.
Саале выполняла всю работу по дому и варила пищу. Каждый вечер брат Линд выдавал ей провизию на следующий день: столько-то картофелин, столько-то того или другого продукта. Он не был придирчив и ел, никогда не выражая недовольства вкусом пищи. Главное, чтобы Саале укладывалась в то немногое, что было ей выдано.
