Гадкий товарищ | страница 3
Я до сих пор слышу этот умоляющий крик несчастного Рудиша! Ну, как можно было не простить его тогда?!
Впрочем, может быть, так было лучше…
После этого крика мне стало жаль Рудиша. Я вдруг увидел, что несчастного мальчика обижали все… Никто за него никогда не заступится, и теперь из-за меня его наказали! Да как наказали!
Совесть заговорила у меня. Мне захотелось попросить извинения у Рудиша или сделать ему что-нибудь доброе.
Во время большой перемены я побежал в раздевальную залу, где был карцер. В углу залы была построена темная деревянная будочка. Только в дверях было сделано небольшое отверстие вместо окна. Это и был карцер. Когда я пришел в раздевальню, то там было уже много учеников из разных классов. Все они толпились около карцера и чему-то смеялись. Оказалось, что Рудиш никому не позволял подойти к окну. Он стащил с себя сапог, и всякого, кто заглядывал к нему в оконце, бил сапогом. Это всех очень смешило. В карцер стали бросать бумажки, корки, остатки колбасы.
Нельзя мне было подойти к окну. А мне непременно хотелось повидаться сегодня же с Рудишем. Когда начался следующий урок, я придумал попросится выйти. Учитель меня отпустил, и я побежал в раздевальную, достал свой завтрак и на цыпочках подошел к карцеру.
Теперь здесь не было никого. Все было тихо. Я осторожно заглянул в окно карцера и увидел Рудиша. Он лежал на животе на полу, склонив голову на руки, и тихо плакал. В одной руке он все еще держал свой сапог.
— Рудиш! — позвал я его потихоньку.
Он вдруг вскочил и размахнулся на меня сапогом. Если бы я не отскочил, он бы ударил меня в лицо. Ух, как сверкали его глаза, как он меня ненавидел!
— Рудиш, голубчик, не сердись на меня! Ну, извини меня! Ведь, ты меня тоже побил!
— Ну, давай помиримся! Вот тебе мой завтрак! — говорил я ему.
Вдруг Рудиш бросил сапог и заплакал.
— Убирайтесь вы все от меня! Вы все злые, я отсюда уйду! Я не могу больше!
И он опять улегся на пол в карцере.
— Перестань, Рудиш! Слышишь? Ну, давай подружимся! Я теперь за тебя буду заступаться!
— Слышишь? На́ завтрак!
Я опустил в оконце Рудишу свой кусок хлеба с сыром и убежал в класс.
С этих пор мы с Рудишем подружились, и ему стало жить легче между нами. Все помнили, как он ужасно плакал перед Иван Васильевичем, и перестали безжалостно издеваться над ним. Его жалели, хотя об этом никто не говорил. Одного ему не могли простить, — это того, что он был рыжий! Так он навсегда и остался под названием «рыжий!»
