— О чем же вы желали говорить со мной, доблестный кузен? — Она сделала ударение на слове «доблестный» так, что даже у рыб за бортом не возникло бы сомнений в истинном смысле подобного титулования.
— Ваша ирония делает вам честь, моя дорогая, — продолжая улыбаться, проговорил внук Завоевателя. — Пожалуй, это — одна из тех черт, которые позволили норманнам захватить полмира и, буде на то воля Господня, позволят и дальше побеждать любого врага.
— Вы еще уповаете на Божью волю?
— Я? Да. Я чту ее превыше всего. Потому-то я и был вынужден обнажить меч, дабы восстановить справедливость и Божий закон.
— Весьма странная манера.
— А что поделать? — Стефан развел руками. — Иначе было нельзя. Посудите сами, моя дорогая. Я вовсе не зверь, не какой-нибудь огнедышащий дракон. Мне бы доставило куда больше удовольствия сейчас просто совершать морскую прогулку и беседовать с вами о детских забавах или катании на деревянных лошадках, игре в мяч и прочих глупостях, которых, я повторюсь, увы, у нас с вами не было. Скажу более. Глядя на вас, я вижу прекраснейшую женщину, с которой рад был бы пировать за одним столом, как с воистину дорогой кузиной, разделить ложе, когда б вы не были моей сестрой, или же просто наговорить любезностей, когда б мы случайно встретились где-нибудь в дороге.
Но судьба уготовила нам иное. И это иное, словно дерево из корня, растет из грехов вашего отца. Он преступил все пределы закона божеского и людского. Он должен быть покаран. И сердце мое обливается кровью при мысли о том, что именно вы стали заложницей, да что там, искупительной жертвой его злодейств.
— Слишком много красивых слов, граф. Вам не сравниться с германскими миннезингерами, потому оставим любезности. Вы — похититель и мой тюремщик, я же, увы, в вашей власти. Можете не сомневаться, если небу будет угодно поменять нас ролями, я отрублю вам голову. Так что говорите смело, что вы надумали.
— Если мне суждено быть обезглавленным, дорогая кузина, я буду молить Всевышнего лишь об одной милости — чтоб он вложил меч именно в ваши руки, — расплылся в хищной улыбке Стефан Блуаский.
— Это будет плохая услуга, — не меняя выражения лица, ответила Матильда, — но я обещаю, что позабочусь о том, чтобы с вами поступили как подобает.
Граф Блуаский на секунду оглянулся, словно для того, чтоб еще раз полюбоваться морской зыбью играющей волшебным блеском лунной дорожки. Похоже, такая перепалка могла затянуться надолго. Хотя бы в словесной баталии Матильда вовсе не была намерена складывать оружие.
