У меня было одно желание — лечь в эту тень и закрыть глаза. Но Имангельды бессердечно потащил меня вверх по языку песка, по пути отвечая на мои механические вопросы. Оказалось, вовсе не он продолжил, возродив, дело своего отца («Глупый был. Совсем не ходил сюда. Думал, зачем? Не мог! — Имангельды подумал и жестоко поправил себя: — Не хотел!»), а главный бухгалтер экспедиции Краснощеков, бывший боец Железной дивизии, старик, инвалид. Будучи уже в преклонном возрасте, с протезом вместо одной ноги, он в одиночку начал возрождать оазис. Выпросил в экспедиции экскаватор «Беларусь», на вахтовом самолете привез саженцы, навозил тачкой — и это на протезе! при застойном сорокаградусном зное! — плодородный пухляк, ту самую, похожую на цемент, лессовую пыль, в которую ухнул наш самолет. Вся его зарплата, а затем пенсия, силы, остаток жизни ушли в этот крепко поднявшийся сад.
Мы взошли на песчаный оползень и пошли по ложбинке, с которой неприметно начиналось ущелье. Вокруг были косматые заросли верблюжьей колючки, сухой и желтой. Местами эти идущие грядами заросли были буйно зелены.
— Зелень — значит, есть вода, — сказал Имангельды. — Сель закрыл глаза родников. Но он не умер, а живет глубоко земля. Ждет, когда ему откроют глаза.
Прорытые экскаватором поисковые траншеи просекали заросли верблюжьей колючки. Мы подошли к роднику и остановились. Хрустальный пульсирующий пузырь сильно выбивающейся воды смотрел на нас с Имангельды, как огромный глаз. Время от времени он становился пристальным и темнел. В его корневом серебряном токе восходили, вспыхивали и опускались к краям искры. Сама вечность своим выпученным темным глазом смотрела, уставившись, на тебя.
Семнадцать обустроенных «хаузами» родников были собраны по трубам в «котаж», который голубел внизу изогнутым саблей озером. Мы с Имангельды вновь спустились к нему. От тошноты и слабости мне казалось, что я плыву.
— Устал немножко?.. Вот и хорошо. Отдыхай! — сказал Имангельды, подводя меня к «сури» — поднятому над землей и застланному стеганым красным одеялом помосту, на который я, взобравшись, не мешкая лег, с облегчением закрыл глаза и услышал, как умиротворяюще журчит приходящая из родников вода. По лицу ходила тень раскинувшегося над помостом ореха. Охотник и профессиональный сборщик лекарственных растений, Имангельды ходил своим неслышным шагом от сарайчика, где сушились собранные им травы, к жаровне, рассказывая мне и себе о том, как к нему во сне стал приходить отец. Отец молчал и не приходил, и когда Имангельды вырос и стал охотником, и когда Краснощеков начал возрождать оазис, и когда Краснощекова не стало и оазис снова стал погибать. Он во сне явился Имангельды, когда тот затосковал, видя погибающий оазис, и понял, что пришел его черед. Он ничего не говорил, а только, сказал Имангельды, кивал ему головой.
