Прервал:
– Как же мы теперь с вами, Регина Дмитриевна?
– Вы станете приходить, – отвечала она так, будто только и ждала, когда же он ее прервет, – часто-часто, лучше каждый день… ах да, заплывы… тогда через день. Будете ужинать со мною и с Павлом. Муж нас больше не побеспокоит, я строго-настрого ему запретила. Сказала, что бурление его самолюбия, будто бы оскорбленного вашим появлением, – отвратительно. Испугался – раньше никогда так с ним не говорила. А теперь решилась – и поняла, что он больше не сможет меня мучить, даже если захочет… Боялась, что не вернетесь, но вернулись – и чудесно сделали!.. Мы будем беседовать обо всем, даже о политике, мужчины ведь обожают рассуждать о политике? Я в ней ничего не смыслю, но обещаю ахать, сокрушаться и негодовать ровно тогда, когда вы этого ожидаете. Еще будут прогулки в самых красивых и людных местах – плевать, пусть сплетничают! Вам ведь тоже плевать?
– Мне-то уж точно!
Удовлетворенно кивнула: жизнь обустраивалась волшебно.
– А начнутся новые сезоны, станем ходить в концерты и театры. Музыку, уверена, вы любите.
– Зря уверены. Не более чем уважаю.
– Не пытайтесь острить, это не ваш стиль. А к драматическим театрам как относитесь?
– А вот это больше чем люблю. Особенно Московский художественный.
– И я больше, чем полюблю. Только поясните, пожалуйста: артисты на сцене с кем разговаривают?
– Странный какой вопрос! Не артисты, а персонажи – друг с другом, разумеется.
– Но не возникает ли у вас при этом ощущение, будто подсматриваете и подслушиваете? У меня возникает.
– Вам от этого делается неловко? Считайте, что разговаривают лично с вами.
– Не могу, они же делают вид, что меня вовсе нет… Лучше, право, сидели бы рядышком и прочитывали свои реплики хорошо поставленными голосами. Мне рассказывали, будто знаменитый Качалов, подвыпив, любит читать ресторанное меню: «семга слабосоленая с луком-пореем, под соусом а ля чего-нибудь там…», а вокруг то плачут, то, простите за натурализм, икают от смеха. Это я понимаю, это талант и мастерство, а когда: «Ах, он меня разлюбил!» – и в обморок, да так осмотрительно, чтобы, не дай бог, не ушибиться, свистнуть хочется.
– Что же останавливает?
– Просто не умею… А вы умеете?
– Разумеется, я ведь донской казак!
– Тогда свистните, пожалуйста!
Свистнул. И она испуганно ойкнула. И хорошо, что испуганно, а не, скажем, восхищенно…
Потому что так резко и тревожно свистели на Дону суда, ведомые опытными речниками, заметившими, что какой-то самонадеянный новичок «держит» на мель…
