Очнувшись, я увидела перед собой белую кафельную стену и подумала: «Неужели я уже в морге?» Однако белый кафель служил облицовкой всего лишь просторной кареновской ванной, на полу которой я и лежала все в той же шубе. Я чувствовала тупую боль в затылке и привкус крови во рту — наверное, падая, прикусила язык, — очевидные, пусть безрадостные признаки того, что я еще жива. С трудом поднявшись на ноги, я взглянула в зеркало, зрелище, как говорится, оказалось не для слабонервных. Из разбитой нижней губы сочилась струйка крови и исчезала за высоким воротом свитера. Преодолевая головокружение и звон в ушах, я села на край ванны, включила холодную воду и умылась. Сразу стало легче. Осторожно тронула дверь — как я и думала, она оказалась запертой снаружи. В квартире было тихо, никаких звуков и шорохов. Неужели Карен ушел, оставив меня одну? К этому я не была готова, но так или иначе мой план сегодня же поговорить с Руновым рушился окончательно.
Я еще раз налегла на дверь, теперь уже прилагая усилия, но, разумеется, она не поддалась, зато я услышала приглушенный разговор. Судя по тому, что до меня явственно доносился только голос Карена, он беседовал с кем-то по телефону.
— Да, да, под контролем, — убеждал он кого-то. — Если бы не эта идиотка… — Я догадалась, что речь идет обо мне. — Такой сценарий испортила! Все получалось так красиво, а теперь она, видишь ли, решила выйти из игры. — Он выругался и надолго замолчал, вероятно, выслушивая, что ему говорили на другом конце провода.
После продолжительной паузы он возобновил свой монолог, касающийся исключительно моей персоны, и, должна признаться, я не услышала ничего утешительного.
— Ты так считаешь? — донеслось до меня снова. — А с ней? Ага, она выйдет из игры, раз так хочет… — Далее многозначительное хмыканье. — Где сейчас? В ванной в себя приходит, слишком перевозбудилась… — Опять молчание, означающее скорее всего подробные инструкции на мой счет, получаемые Кареном.
Когда он в очередной раз заговорил, я напрягла слух, стараясь не пропустить ни слова.
— Я гарантирую, — последовали заверения Карена, — он ничего не узнает, она ему ничего не расскажет… Вечером ее можно будет забрать, попозже, когда стемнеет…
Волнение, владевшее мною в течение всего разговора, сменилось припадком отчаяния. Нет, меня не страшила близкая и реальная перспектива отправиться по пути Моны Лизы, я боялась, что Рунов так ничего и не узнает. А если и узнает, то совсем не то, что произошло в действительности, и я навсегда останусь для него дешевой наживкой, подсадной уткой, нелицеприятные эпитеты я могла бы продолжать до бесконечности.
