Я должна была, просто была обязана выбраться отсюда, чтобы все ему рассказать, а уж потом… Как же это сделать? На глаза мне попался один привлекший мое внимание холодным блеском предмет — так называемая «опасная» бритва на подзеркальнике. Мне всегда казалась удивительной способность Карена хранить вещицы в стиле ретро, по-моему, совершенно с ним не сочетавшемся. Некоторое время я внимательно рассматривала бритву, потом судорожно схватила и положила в карман.
И проделала эту операцию вовремя, потому что дверь ванной отворилась, и в проеме заколыхался цветастый халат Карена. Он смотрел на меня внимательно и почти ласково.
— Ну что, оклемалась? — осведомился он с притворным участием в голосе и посетовал тоном воспитателя детского сада: — Все потому, что не слушала Карена, а Карена нужно слушать внимательно, он тебе зла не желает. Вспомни, до сих пор ты жила как у Христа за пазухой, и только благодаря мне. И сейчас… Я тебе подарил квартиру, скажи, я тебе подарил квартиру?
— Подарил, — я с трудом разжала разбитые губы и отвернулась. Мне ни в коем случае нельзя было дать ему понять, что я подслушала разговор по телефону.
— Ну вот, — примирительно внушал Карен почти по-отечески, — подарил и еще очень много чего обещал. А раз обещал, значит, выполню. — Он будто невзначай провел ладонью по моим растрепавшимся волосам и вдруг, накрутив их на кулак, резко и больно рванул, притянув меня к себе. Я невольно охнула, успев заметить, что вторая его рука оставалась за спиной, словно он что-то в ней прятал.
— Или он обещал тебе больше? — вкрадчиво допытывался Карен, приблизив свое лицо к моему, и я снова уловила тяжелый дух болезни, исходящий из его рта.
— Отпусти, — взмолилась я совершенно искренне, — ничего он мне не обещал. Он вообще абсолютно ничего не знает.
— Точно не знает?
— Клянусь!
Карен выпустил мои волосы и брезгливо вытер ладонь о халат. А ведь когда-то он казался мне самым близким человеком, и поначалу наши отношения казались такими романтичными. Конечно, я его не любила, но дорожила им, хотела видеть, а он был щедр, даже расточителен, и ничто не предвещало, что однажды он озаботится идеей, как заставить меня замолчать навсегда.
— Какой мне резон оказаться в его глазах стервой? — убаюкивала я подозрительность Карена, пытаясь выиграть время, так до конца и не осознавая, что мне это, собственно, даст.
То ли он действительно клюнул, то ли просто сделал вид, но заговорил почему-то о моих отношениях с Руновым:
