— Что вам обещает Москва, Игорь Александрович?
Короедов в эту минуту заскребал остатки жульена и от неожиданности обронил ложку.
— Вы зовите меня просто — владыка, — предложил епископ. — А что должна мне обещать Москва, Борис Витальевич?
Ямаев перевел взгляд на Зубова, ожидая помощи, но тот внимательно разглядывал иконостас. Глаза у Зубова были безмятежно-голубыми, и Ямаеву даже померещились облака, дрейфующие в этих небесах.
Снова прозвенел колокольчик, через секунду перед Ямаевым дымилась тарелка с супом. Придется выкручиваться в одиночку: в конце концов, он заместитель директора крупного завода. Не такие крепости брали, непонятно, откуда эта робость.
Владыка тоже ждал ответа, словно бы не замечая никаких перемен за столом. Ямаев вдруг подумал: интересно, сколько лет епископу Сергию? С виду кажется ровесником, не меньше сорока пяти, вон какая седина. И морщины…
— Весь город, Игорь Александрович… владыка, говорит о том, что Москва вас снять может. Вы извините ради Бога…
На «ради Бога» Ямаев окончательно смутился и замолчал. Владыка вздохнул, повертел в руках ложку. Суп быстро схватывался пленкой — морщинистой и зыбкой. Никто не ел, депутаты смотрели в тарелки, Зубов легко улыбался: будто ему нравится это слышать, с неожиданной ненавистью подумал Ямаев.
— Все в порядке, Борис Витальевич. — Епископ наконец расстался с ложкой, отложил ее в сторону. — Я ждал, что вы заведете об этом разговор — очень трудно сидеть и делать вид, будто ничего не случилось. Москва, как вы говорите, может меня «снять» — это правда. Заседала Комиссия Священного Синода, на днях придет решение.
— И как вы расцениваете свои шансы? — неожиданно брякнул банкир.
Владыка широко улыбнулся:
— Я об этом не думаю.
— Но вы можете потерять пост, шутка ли! — обеспокоенно сказал Ямаев.
— Как Господь управит, Борис Витальевич, так и будет. Мы живем немного по другим законам.
— Не будете же вы говорить, что совсем не дорожите всем этим. — Заводчанин по-лебединому провел рукой по трапезной, и сам тут же понял, как смешно выглядит его жест. В трапезной не было ничего такого, чем стоило бы особенно дорожить. То ли дело кабинет самого Ямаева, где стены выложены картинами из яшмы, а на столе красуется письменный прибор из золота 585-й пробы! «Впрочем, — утешил себя Ямаев, — все же я выражался фигурально».
— Дорожу ли я кафедрой? — Владыка просветлел лицом. — Я, Борис Витальевич, всю жизнь свою мечтал быть приходским священником. Только у меня это никак не получалось.
