Мне еще надо было найти блокнот в сумке, по самую застежку набитой всякой нужной дребеденью.
Только в последнем ряду уцелели пустые кресла. Освещение выключено, сцена окутана зеленоватыми лучами — будто в предвкушении первого акта. Декоративное панно все еще не убрано с задника, и лысый человек, обернутый в оранжевую материю, прекрасно перекликался с другим лысым человеком: того писали, будто для монеты. Гигантский профиль с чувашским прищуром и гордо задранной бородкой и, будто на фоне огромной луны, худая фигурка перед микрофоном — местный гуру.
Микрофон отрегулировали плохо, и голос нырял в тишину, после чего возвращался в зал на самых высоких частотах: «замечательные… свершения… в жизни каждого из нас… важно верить… мантры… давайте начнем…»
Зал радостно откликнулся многоголосой «Харе Вишну», два лысых черепа сверкали на сцене, в двух метрах от меня запросто могла сидеть тетя Люба. Мантра была бесконечной, составленной по принципу «белого бычка», но гуру вдруг простер в зал руку и слегка наклонил голову. Этот жест моментально усмирил кричащие ряды, тишина опустилась, как занавес. Гуру придвинул к себе микрофон: «Сегодня с нами… реинкарнация Вишну… великий гуру… прямо из чертогов небесных». Оратор старался говорить громко, чтобы его собственный голос долетал до слушателей; микрофон все так же вредничал, и зал начинал волноваться. Потом все резко закричали, взметнув вверх руки; мне это напомнило рок-концерты, до которых я была охотницей в старших классах. Вместо музыкантов на сцену выбежал еще один вишнуит, он размахивал руками и опускал взгляд — так являются публике только самые уверенные в себе люди.
Микрофон испуганно зашипел под губами великого гуру и начал работать почти без перерывов: «Дорогие николаевцы, Вишну уже здесь!»
Мне показалось, великий гуру имеет в виду самого себя, но публика затрепетала от волнения.
«Вы избранные и счастливые дети Вишну, потому что открыли ему свои сердца. — Великий гуру говорил, как будто пел. — Те, кто сегодня отведал наших сладостей, может с достоверностью сказать: теперь Вишну живет и в моем сердце!»
Сладкий ком горячо ударил в горло, это два моих кремовых Вишну явственно просились наружу. Я сорвалась с места, помчалась к зашторенному выходу, запечатав ладонью губы. Туалеты были слева за углом, мы часто секретничали здесь с другими «стрекозками».
…Не следовало есть эти пирожные — даже теперь, освободившись от съеденного, я чувствовала себя так, словно в сердце копошился целый взвод индийских божков.
