– Что ты говоришь! – воскликнула Анхела.
– Хуже всего, – продолжала Флора, красная как кумач, – что этот человек считал свое поведение вполне нормальным и, кажется, очень удивился, когда, вместо того чтобы предоставить ему свободу действий, я отвесила ему пощечину.
– Подумать только, – с наивным изумлением прошептала Лола. – В жизни не слыхала ничего подобного.
– С бедной Флоритой вечно случаются странные вещи, – прошелестела Эльвира на ухо донье Кармен. – Как-то она рассказала мне, что видела в Париже ревю, где мужчины выходили на сцену в чем мать родила… совсем без всего…
– Думаю, дорогая, – продолжала Флора, – что они, должно быть, к этому привыкли. Насколько я могла заметить, мой сосед не был единственным… Только остальные женщины в вагоне и не думали протестовать.
– …даю тебе слово, – уверяла Эльвира донью Кармен. – Когда она поняла, что я ей не верю, она стала объяснять, что в таком виде выступал Шевалье и театр был полон женщин с полевыми биноклями.
– Что бы мне ни говорили, – сказала Лола, – а я бы таких женщин сажала на кол.
– И притом я была среди представителей высшего общества… можешь себе представить, каковы низшие классы…
– Они бывают иногда лучше прочих, – заметила Магдалена.
– Да, – сказала донья Кармен, прищелкнув языком. – На них можно положиться.
– Кажется, носителями культуры становятся менее образованные люди…
– Как раз об этом я думала летом… Стоит только посмотреть на наши пляжи…
– По-моему, Флорита права. Но в Испании все же еще остались порядочные люди.
– Да, слава богу, – заключила Флора. – Иначе, если бы все так шло, мы скоро не знали бы куда деваться.
Как заводные куклы, приведенные в движение одной и той же пружиной, дамы, сидевшие кружком возле хозяйки, с единодушным одобрением закивали головами.
* * *
Когда, прощаясь, Пабло спросил Атилу, пойдет ли он вечером в «Погребок», тот даже не удостоил его ответом. Власть, которую он имел над своим другом, этим и была хороша: что бы Атила ни делал, Пабло всегда подчинялся ему беспрекословно и не допытывался, какими соображениями он руководствуется. Атила коротко бросал: «Принеси это. Сделай то», и Пабло выполнял приказ, довольный уже тем, что может оказать ему какую-то услугу, хотя отлично знал, что друг не поблагодарит его, а если даже и будет благодарен, постарается это скрыть.
Трудность порученного ему дела не имела значения. Однажды Пабло украл для него деньги из отцовского сейфа, в другой раз заплатил из своих сбережений за сумку, которую Атила купил в подарок Хуане. Оба раза Атила лишь улыбнулся: «Браво. Со временем мне, быть может, удастся сделать из тебя что-то путное». Пабло во всем полностью полагался на него, без возражений признавал его превосходство и, казалось, гордился своей ролью статиста. В его покорности было что-то от покорности животного: он лизал руки хозяина, словно побитый пес.
