Собирался, чего уж там. Непонятно, собирался броситься графине на помощь или возмутиться вслух, но собирался.
Латник графа тем временем, распоров платье на графине до пояса, вырезал изображение ласточки и швырнул к ногам господина. Второй отпустил девушку, и она съёжилась на краю помоста, пытаясь закрыть грудь остатками лифа.
— Эй, Виллон! — самодовольно пробулькал толстяк, — Сюда гляди!
Пленник исподлобья посмотрел на врага. Виллон был молод и красив. Если Лабрюиллад походил на жирного старого борова, то любовник его жены — на юного сокола. Судя по вмятинам на его нагруднике и запёкшейся в тёмных волосах крови, он бился до последнего. Угрюмо наблюдал Виллон, как жирный граф, ухмыляясь, поднял кольчужный подол, покопался между ног и начал мочиться на золотую ласточку. Мочился долго, со вкусом. Где-то в глубинах замка прозвучал дикий крик, к счастью, быстро прекратившийся.
Вопль стих, и одновременно стихло журчание. Лабрюиллад повозился, застёгиваясь, затем протянул вбок ладонь, и оруженосец вложил в неё короткий кривой нож.
— Видишь, Виллон? — помахал им толстяк, — Знаешь, что это?
Виллон молчал.
— Это для тебя. Она, — граф указал на жену, — поедет в Лабрюиллад. Ты тоже туда поедешь, только сперва я кое-что тебе отрежу.
Латники в белом с зеленью понимающе скалились, предвкушая потеху. Кривым ножом с ржавым лезвием и гладкой ручкой холостили баранов, телят и для больших церковных хоров — мальчиков.
— Разденьте его! — скомандовал Лабрюиллад.
— О, Господи! — вырвалось у брата Майкла.
— Что, страшно, святой брат?
Бормотанье Сэма перекрыл спокойный голос Ле Батара:
— Он сражался достойно, — предводитель наёмников вышел на край помоста, — Он бился храбро и заслужил право умереть, как мужчина.
Люди графа взялись за рукояти мечей. Епископ Лавенс знаком остановил их и обратился к Ле Батару:
— Он преступил законы людские и Божьи. На него не распространяются правила обхождения с благородными пленниками.
— Это наша с ним ссора, — буркнул граф Ле Батару, — Ты тут с боку припёка.
— Он — мой пленник, — возразил чёрный командир.
— Когда мы нанимали вас, — терпеливо увещевал его Лавенс, — специально оговаривалось, что пленники принадлежат нам, то есть мне и графу, кто бы их ни захватил. Так?
Ле Батар медлил с ответом. Впрочем, было ясно, что епископ говорит чистую правду. Кроме того, бойцы церковника и графа в зале преобладали.
— Что ж, я взываю к вашему милосердию. Вы — человек церкви и не позволите христианину умереть позорной смертью.
