Один за другим стали подходить учителя, и начался обычный легкий обмен утренними новостями. Потом прозвенел звонок.
Выходя из учительской, я взглянул на мисс Бланшар, и она ободряюще улыбнулась. Мисс Клинтридж задорно выкрикнула: «Ни пуха!»
В классе было шумно: смех, разговоры, какое-то движение. Я открыл дверь и пошел прямо к столу, сел и принялся ждать. Ученики стояли группками и поначалу не обратили внимания на мое появление. Постепенно группки распались, и все расселись по местам. Я еще немного подождал, пока они утихомирятся, потом попросил классный журнал.
Большинство на свою фамилию откликалось невнятным бормотанием, несколько раз я слышал «тута» или «здеся». Один мальчик ответил: «Здесь, учитель», и в ответ на такое вероломство весь класс — мальчики и девочки — дружно заулюлюкал и засвистел.
После переклички я собрал деньги на обед. Эти школьные обеды — настоящее спасение и для детей и для их родителей. Стоит такой обед от трех до восьми пенсов — в зависимости от того, сколько в семье детей школьного возраста. В середине учебного дня ребенок получает горячую, сытную, вполне съедобную пищу. Если родители не могут внести и такой маленькой суммы, обед выдается бесплатно — спасибо попечительскому комитету. Миссис Дру заверила меня: именно из-за школьных обедов и бесплатного молока многие ученики выглядят такими упитанными здоровячками. С другой стороны, как ни странно, многие предпочитали на «обеденные» деньги покупать в ближайшей лавке пакеты с рыбой и жареной картошкой. Расстаться с привычкой не так-то просто.
Покончив с формальностями, я откинулся на спинку стула. Звонок вот-вот должен был позвать всех в зал, на ежедневный сбор, и я впервые обвел класс внимательным взглядом. Быстро подсчитал: сорок шесть мест, сорок два из них заняты. Ученики сидели в четыре ряда, и мне были прекрасно видны все. Двадцать шесть девочек, на многих лицах следы поспешно и неаккуратно снятой косметики, фальшивые стекляшки в ушах, дешевые браслеты — в сидевших передо мной молодых девушках, спокойных и настороженных, было что-то цыганское.
Мальчики выглядели неряшливее, грубее, грязнее, вид их говорил о полном единстве: все в футболках, джинсах, у всех — одинаковые прически и угрюмо-недоверчивое выражение лица. Это, конечно, от начала до конца было наносное, своеобразная броня, которую они носили и в школе и на улице, некий жест неповиновения, символ мужественности, такой же примитивный и надуманный, как дешевые фильмы, из которых он был взят.
