— Знаю, что говорить плохо о священнике — грех, но… разрешите мне объяснить с самого начала. Когда он появился, мы оказали ему радушный прием. Вы, отец Коттон и я приложили все усилия, чтобы на него обратили внимание наши друзья-католики, и многие тепло приняли его в своих домах, просили, чтобы он отслужил у них мессу, или посещали его здесь. Мы лишь исполнили свой долг. Леди Бланш, которую к истинной вере привел отец Коттон и которая впоследствии стала моей подругой, была близка с отцом Херриком. Меня беспокоит природа этой близости. Он был с ней слишком… близок. Я не раз замечала, как он касается ее. Вы можете счесть, что я зашла слишком далеко в своих суждениях, и я признаюсь, что это так. Вы можете подумать, что мне не хватает христианского милосердия, но мне кажется, что такой интерес отца Херрика к Бланш связан с тем, что она родственница лорда Говарда Эффингемского.
— Но он был послан Обществом Иисуса. Уверен, что нам не приходится сомневаться в их намерениях.
Кэтрин улыбнулась.
— Конечно, нет. Но когда я услышала, как умерла Бланш, перед моим взором, словно в страшном сне, возникло лицо отца Херрика. От него веет тьмой, господин Вуд. Я кажусь себе деревенской дурочкой, вы, возможно, решите, что меня пора отправить в Бедлам. Я не верю снам, но это видение преследует меня, даже когда я не сплю. Почему это меня так тревожит?
— Сон? — Томас Вуд недоуменно поднял брови. Он встал и медленно прошелся по комнате. Ее грезы беспокоили его и приводили в замешательство. Из-за бессонных ночей у него не было сил, и он не мог отчетливо мыслить. Ему хотелось опустить голову на подушку и укрыться одеялом.
— Да, господин. Но дело не только в сновидении. — Она не хотела об этом говорить, словно это было ее постыдной тайной, но была обязана рассказать. Она глубоко вздохнула. — На прошлой неделе, как вы знаете, я с детьми ходила в Тауэр, в зверинец. Эндрю жаловался на боль в животе, поэтому мы пошли домой. Когда мы вернулись в Доугейт, Эндрю уже спал у меня на руках, а Грейс вела себя очень тихо. Наверху раздался какой-то шум. Я подумала, что это одна из служанок, но вспомнила, что сегодня праздник и прислуги в доме нет. Когда я поднялась в галерею, то увидела двоих, отца Херрика и женщину. Я быстро отвернулась, стараясь прикрыть Грейс глаза, но она уже увидела то, что увидела я. «Что они делают, госпожа Марвелл?» — невинно спросила меня Грейс. Я не знала, что ответить. Они были без одежды. Отец Херрик лежал на полу, лицом вниз, а его спина была красной от следов плетки. Женщина подняла правую руку. В руке у нее была плеть с узлами, и она намеревалась ударить плетью отца Херрика по спине. Она повернулась и увидела нас, ее рука повисла в воздухе, так и не нанеся удар. Она улыбнулась мне. Я потащила детей прочь и заперлась с ними в своей комнате. Позже отец Херрик пришел ко мне. «Госпожа Марвелл, — сказал он, — я не ожидал, что вы так скоро вернетесь». Я спросила его, что, ради всего святого, он делал. Он посмотрел на меня, как на дурочку. «Мир тебе, дитя, — сказал он. — Мне жаль, что ты стала свидетелем этого. Как ты, должно быть, понимаешь, я изгонял свои грехи с помощью той бедной грешницы». Я боялась, что рассмеюсь. «Отец Херрик, — сказала я, — мне жаль, но я не верю ни единому вашему слову». Его взгляд помрачнел, и у меня мелькнула мысль, что он убьет меня, поэтому я сказала: «Я, конечно, понимаю, что меня это не касается». Отец Херрик колебался, словно бы размышлял, как ему себя вести. В конце концов он поклонился: «Спасибо, Кэтрин. Надеюсь, ты не расскажешь об этом господину Вуду. Он может не понять строгости нашей иезуитской жизни». Я не стала с ним спорить. Мне только хотелось, чтобы он ушел. Я заверила, что буду молчать. Но теперь мне кажется, вы должны об этом знать.
