В то время я почти не пил – просто времени не было. Возвращался домой часам к десяти, ел, заваливался спать и утром поднимался на работу. Играл с гирей, если чувствовал томление, смотрел каждый вечер, как растет пачка долларов.
Любовался закатом – высотный дом и окна на запад это позволяли; приводил девок. С ними все было просто – то Оля направит ко мне на ночевку девочку, приехавшую с Севера с деревянными птицами, то с кем-нибудь познакомлюсь на ходу…
Из всей той пестрой череды больше всех запомнилась обрусевшая армянка Белка. Запомнилась она в основном потому, что тяжелой рукой отвесила мне оплеуху – когда я вывалил на макароны по-флотски острой приправы из перца, чеснока и помидоров и от досады матюгнулся. Я в нескольких емких словах послал ее вон из квартиры, и она пошла в коридор, потом вернулась с опущенной головой и абсолютной покорностью.
Конечно, хоть мало, но Хозяину я не переставал служить – Боря Пьянков приезжал ко мне в магазинчик, мы брали напитки и садились в офисок.
Я был доволен своей одинокой и свободой жизнью и надеялся, что и матушке такое положение дел по нраву. Все-таки она со своим любимым мужиком – может, без меня он не так будет пить, все-таки раздражающего элемента рядом не будет. Мы регулярно перезванивались и чувствовал растущее в голосе родительницы недовольства. Меня это удивляло – наша маленькая неполная семья и без Юры дошла почти до краха. Деспотичное стремление матушки командовать всеми и вся, добиваясь мгновенного беспрекословного выполнения своих требований, вызывало бурный протест с моей стороны. Она была – и продолжает оставаться – великим игроком, для которого люди не более чем статисты в задуманном ею спектакле. Мне была отведена роль робкого, неумелого, стесняющегося и ничего не умеющего недоросля, чей смысл жизни – быть при матери, которая является всем, служа ей одновременно и предметом заботы, и мальчиком для битья. Я, понятное дело, этому противился, как мог. Дело доходило до драк – мне приходилось спасать свои буйные тогда кудри от выдирания, а нежные мужские места – от ударов. Один раз матушка, разъяренная каким-то моим ответом, или доведенная до неистовства перепалкой, швырнула мне в голову кастрюлю с борщом. Слава богу, что он не успел закипеть.
Мой пес в таких ситуациях вставал на мою сторону и яростно щелкал зубами, но никогда ее не кусал – все же матушка перед случайно вспыхивающим скандалом как-то ненароком закрывала Норда в комнате…
