— Паша! Что с тобой? Ты меня вообще слышишь?! Рыжая от веснушек, физиономия Димки, как всегда, выглядела немного туповато.
Его голубые, маленькие глазки, бегали, словно у озорного поросенка, нашкодившего в загоне. Митрофанов взглянул на стол и схватил листы с речью Сталина:
— О! Ни фига себе! Вот это да! Тебе что доверили писать передовицу?! Паша?! Неужели тебе доверили писать передовицу?! Паша?!
— Да… — Павлу не хотелось разговаривать с Митрофановым. Ему было сейчас противно вообще кого-либо видеть. Он просто хотел побыть немного один! Закрыться в кабинете и посидеть в тишине. Помолчать и подумать! Но Митрофанов — этот выскочка-переросток, куда, от него денешься?
— Пашка! Так ты теперь на место Самойловой? Вот здорово! А слышал, что ее арестовали! Слышал?!
— Нет… — соврал Клюфт.
— Пашка! Да ты что?! Об это сегодня вся редакция гудит! Все обсуждают! Все гадают — кому поручат писать передовицу?! И вот — ты! Паша! Мать твою, очнись! Ты же теперь избранный! Ты ведущий! Пашка — какое счастье! — Митрофанов буквально подпрыгивал рядом с Клюфтом — постукивая его по плечу. Клюфт тяжело вздохнул и кивнул головой.
— Ты, что не рад?! Паша?! Я что-то тебя не пойму — тебе такое доверили, а ты?
— А, что я? — тихо ответил вопросом на вопрос Павел.
— Как, что? Ты не рад?
— Рад, чему?! Что Ольгу Петровну арестовали, а я оказался на ее месте?!
— Да, ты, что, Павел? — Димка немного испуганно смотрел на друга. — Какая там Ольга Петровна? Она же, как я подозреваю — контра! Контра! А ты ее — Ольга Петровна! Самойлова, я не удивлюсь — наверняка с троцкистами связана! Она, как я замечал — давно, как-то странно себя вела! Ты, что ее жалеешь? Паша, да ты что?! Радоваться надо!
— Чему? — зло спросил Клюфт.
— Ну, как чему, — развел руками Митрофанов. — Одним перевертышем у нас в редакции меньше… — Димка попятился назад. Его толстенькое тело, неуклюже плюхнулось на стул. Митрофанов, трясущимися руками — заметил Клюфт, достал папиросу. «Этот то, что волнуется? Неужели Димке так радостно, что арестовали Самойлову? Ему то, что от этого? На ее место Димку никогда не посадят. Кишка у него тонка! Слаб он еще в журналистике! Он-то, почему так взволнован? Словно он боится чего?» — рассуждал Клюфт.
— Дим, а почему ты сказал — одним перевертышем меньше в редакции. Что, по-твоему, есть, еще кто-то?
— Нет, просто я так, для слова, — испуганно забормотал Митрофанов. — Мало ли! Вдруг еще вражины есть? Затесались тут, понимаешь, среди нас! — Митрофанов пыхтел папироской, неловко держа ее двумя пальцами, часто затягиваясь.
