Евгений Михайлович по возрасту был ненамного старше Турецкого, но внешне представлял полную противоположность собранному и поджарому москвичу: толстый и рыхлый, с полусонным взглядом равнодушных, прозрачных, как слеза, глаз. Когда поднялся, чтобы поприветствовать, «личного», так сказать, «представителя», Александру Борисовичу показалось, что тот вышел на работу больным, и специально, чтобы встретить его, Турецкого. И сразу, не сходя, что называется, с места, быстро представившись и назвав себя, с обеспокоенным видом выразил сердечное сочувствие по поводу его болезненного вида.
– Зря вы, ей-богу, зря, честное слово, Евгений Михайлович, приехали на службу. Ну, передали бы секретарше, большое дело, завтра бы встретились. Температуру мерили? Наверняка есть, я бы поостерегся на вашем месте. Погода-то гнилая! Простуду подхватить – самое гиблое дело. – Он говорил фактически без остановки, давя прокурора своей искренней заботой о его здоровье, будто давно все про него знал. – Но уж раз вы решились выйти на работу, то не будем тянуть, верно? Я постараюсь освободить вас «от себя» максимально быстро. – Турецкий обаятельно улыбнулся, как умел это делать перед лицом «высокого начальства», не все же с ним ругаться! – Разрешите присесть?
Турецкий сам носил генеральские погоны, но, обращаясь «за разрешением» тоже к генералу, открыто подчеркивал свое к нему уважение. И тот, очевидно, «клюнул», сонливость его как рукой сняло, даже интерес в глазах появился – льдистый такой, как отметил Александр Борисович, словно у сытого полярного медведя, – но все же интерес. Или, скорее, любопытство.
«Вот и хорошо, – сказал себе Турецкий, – удовлетворим твое любопытство. А самое вкусное в провинции, это, разумеется, – свежие московские сплетни. Значит, пообещаем чего-нибудь…».
– Ну, что ж, – начал он, садясь, – раз уж вы сочли возможным, будучи явно нездоровым, встретиться со мной, позвольте прояснить некоторые вопросы. Не самые важные, вероятно, в нашем с вами деле, но, по-моему, существенные. А на отвлеченные темы, если у вас появится интерес, мы можем поговорить позже, когда вы будете себя лучше чувствовать…
– Да я… – попытался возразить прокурор, привыкший, видимо, к тому, что к его манере выдавливать из себя по слову в час тут привыкли. Но Турецкий этого «не знал», и перебил.
– Не надо, зачем, вы и так «пожертвовали» собой ради меня, я это понимаю и ценю, поверьте, Евгений Михайлович. А спросить я у вас хотел вот о чем. Мне ведь, по ходу дела, обязательно придется «пересекаться», – это он произнес с откровенным юмором, – со следователем, как его?.. Нарышкиным, да, конечно. Он – как? По вашему мнению?
