Странно чувствовать, что ты готов за что-то отдать жизнь. Возникало ободряющее чувство нестабильности. Но ведь любовь, если она существует, должна нести жизнь. До этого он прекрасно обходился и без нее, поэтому ему это было трудно допустить, но факты были налицо: вся вселенная в это мгновение заключалась в этой женщине, стоящей на коленях среди грубой и уродливой церкви. С того места, где он стоял, ему было видно, что подметки на ее обуви недавно были заменены. Под тканью плаща угадывались контуры крепких ног и тонкой талии. Скоро она обернется, и что произойдет, когда их глаза встретятся? У Гёте для этого были слова: «томленье», «смятение», «блаженство», «божественная музыка».. Но что проку от слов: слова прошлого отжили свое, а слова сегодняшние утратили свое значение. Остается музыка, взгляд, улыбка. Остается Карола.
Так же неизбежно, как рыба, попавшаяся на крючок, рано или поздно оказывается на берегу, лицо молодой женщины повернулось в его сторону.
Когда она встала, скрип молитвенной скамеечки о плиты пола произвел протяжный органный звук. И это тоже уже было в детстве: в церкви малейший шорох порождал громовые раскаты. В каждом жесте таилась скрытая угроза. Она уже шла к нему навстречу. Карола, которая умела не удивляться, Карола, которую, сам того не зная, он искал в глубине каждой ноты. Она была Чио-Чио-Сан, томящейся долгим, сладостным, преданным ожиданием на берегу неподвижного моря, она была Манон, смеющейся на пышных балах в Кур-ла-Рен, Джульеттой, похитительницей тени, запавшей в душу поэту Гофману своей знаменитой баркаролой, она была Аидой с ее величественной страстью, она была Леонорой, возлюбленной Трувера, и Джульеттой, и Маргаритой, и Кармен, и Мелизандой, спящей у фонтана в стране Алемонд.
Он отступил на шаг, и, укрывшись за колонной, они обнялись.
Ее губы приоткрылись и даровали ему райские сады, эфемерные и вечные, мимолетные, как касание стрекозы о стоячую воду, и нерушимые, как сон гор на гранитных островах. Внезапно бетонный храм закружился в вальсе. Она прижалась к нему так крепко, что он понял: она тоже чувствует, как кружится город, и вся планета подхватывает этот танец.
Ее лоб прижался к его груди.
— Кажется, вы меня только что снова поцеловали, — прошептала она. — Это начинает входить в привычку.
— Вы недостаточно осторожны, — пробормотал он. — В святом месте следовало бы всячески пресекать подобные поползновения.
Шорох платья о колонну заставил их обернуться. Шаркая по полу подошвами своих старомодных башмаков, к ним приближались старые дамы. Ингрид Волленхаус протянула певцу руку в перчатке. Орландо наклонился и коснулся губами выреза, сквозь который проступала пергаментная кожа руки. Волосы Эльзы искрились в синеватом свете, словно соломенная пыль в голубом летнем небе во время жатвы.
