— Оставьте в покое Каролу, — сказала она.
Уже в дверях, перед тем как выйти, он обернулся.
— С какой стати?
— Никуда она с вами не поедет, а Ханс вам просто-напросто шею свернет.
— До скорого, Маргарет.
В саду было свежо, лужайка еще была покрыта росой, и ослепительно яркое солнце рассыпало искры на кончиках каждой травинки. Лак, нанесенный ночью, еще не облез с крыш особняка.
Если и существуют места, враждебные к человеку, то это было одно из них.
В детстве он часто бывал в церквях. В Аспромонте, а потом и в Ровиго, он проводил там воскресенья — нескончаемые многолюдные утра и пустынные вечера. На выходе с вечерни в ушах звенело от колоколов, а за пределами паперти простирался город, серый в надвигающихся сумерках. Они одни, он да мать, стояли на автобусной остановке, возле длинной стены табачной фабрики… Осенью ветер попеременно то прилеплял, то отрывал лоскуты афиш, на которых мужчины размахивали флагами с аббревиатурой «Unita». Священник говорил о неимущих и о сострадании, а здесь, в нескольких метрах от церкви, перед фабричной решеткой, по ту сторону нескончаемых блестящих от дождя рельсов Орландо вдруг понимал, что никто не имеет сострадания к бедным и что однажды и они сами никого не пощадят. Его рука сильнее сжимала руку высокой дамы — его матери. Где же правда? Среди этих пригородов и фабрик с кирпичными трубами церковь, целиком состоящая из мрамора, бархата, тишины и почтения, была единственным лучом света. Именно там он пел в первый раз.
Но здешние церкви вовсе не были похожи на итальянские. Церковь Святой Женевьевы была отстроена после войны, и бетон уже потрескался. Блокгауз и храм одновременно. Когда Орландо Натале вошел под своды, ему показалось, что Бог, почитаемый в этом месте, был массивным и грубо обтесанным идолом, Титаном с разящим мечом и каменным сапогом.
Неф был пуст, и его шаги эхом отдавались под сводами. Разноцветные треугольники заменили на витражах прежних святых и ангелов. Косые лучи света окружали скамейки нимбом режущего глаз металлически-голубоватого оттенка. Алтарь, массивный, как надгробие, имел такой же оттенок, как и его шпага, когда он выхватывал ее из ножен во втором акте «Трувере», удивленно восклицая: «Di quella pira!».
Все три женщины находились в одной из боковых капелл.
Карола была в центре, между бабушкой и двоюродной бабушкой. Копны сиреневых волос у обеих дам были прикрыты одинаковыми черными сеточками. Орландо спиной прислонился к колонне и взглянул на свою любимую женщину. Он видел ее в пол-оборота, почти в профиль…
