Темные напряженные глаза смотрели на меня, как на пустое место. Я даже оглянулся, но увидел каменную стену, наспех покрытую неряшливой белой известкой. Я почувствовал ноющую боль внизу живота, где стыд нашел свое материальное воплощение. Нелепое детское желание сплетничать могло послужить последней каплей, из-за которой Кривой убил человека, что решительно изменило его жизнь и, в конце концов, привело в эту камеру. С другой стороны, мне не было еще тринадцати лет, и я не мог предвидеть последствия невинного с виду поступка.
— Это чисто славянская привычка — брать на себя все грехи мира, — сказал второй.
— Может быть, еврейская? — спросил я.
Узник неожиданно поднялся, опять же удивив ненормальностью столь стремительных движений, что я не успевал разглядеть детали. Похоже, что он встал, не изменив согнутого положения ноги, и пошел знакомой с детства порхающей воробьиной походкой к большой решетке, отделяющей камеру от коридора.
— Привет, Кривой, — поздоровался я, когда он подошел так близко, что я ощутил запах давно немытого тела.
— Это ты? — спросил он после упорного разглядывания.
— Не узнал? — улыбнулся я, хотя было немного не по себе от его неподвижных, почти звериных глаз.
— Зачем пришел? — спросил Кривой, сжав решетку толстыми короткими пальцами.
— Кончай хамить, — сказал я дружеским тоном, — давай поговорим по-людски.
— А я уже не человек.
— В каком смысле?
— Смотри, — сказал он и, повернувшись, уставился на алюминиевую миску, стоящую на полу возле кровати. Вскоре она задрожала, сдвинулась рывком с места и скрылась под кроватью.
— Ловко! — похвалил я.
— Кто тебя послал? — спросил Кривой и повернулся ко мне спиной. Миска выехала из-под кровати и покатилась к его ногам. Дребезжащая в ней ложка поднялась на полметра и, повисев немного в воздухе, упала со звоном вниз.
— Впечатляюще! Может, ты мысли читать умеешь?
— Ладно, — усмехнулся он, — я и так знаю, кто тебя послал. Ты еще хуже, чем они о тебе думают.
— Будь осторожен, — предупредил второй, — этот человек очень опасен.
Кривой встрепенулся и внимательно посмотрел в мои глаза, словно почуял нечто неладное. Он взял стул и сел возле решетки. Этот лишенный всего человек имел только одно преимущество: он мог сидеть, а я должен был стоять, чувствуя некоторую тяжесть в ногах. Тем не менее, я обратил внимание на столь ничтожное обстоятельство. Скорее всего, подсознательное чувство вины заставило меня написать статью, ибо для меня было важным, что именно Кривой сидит на скамье подсудимых.
