— Ты спал с ней, подлец? Говори! Спал с ней? — надо мной медленно нависло искаженное лицо Лены.
— Нет, — смутился я, — она только вошла в ванную, когда я был голый. Это все.
— Можно я тебя ударю два раза? — спросила Лена очень спокойным голосом.
— Конечно, — сказал я и был почти оглушен сильными ударами справа и слева. Она немного помедлила, а затем, ударив еще раз наотмашь, выбежала в другую комнату. У нее оказалась очень тяжелая рука, голова слабо гудела, а на глазах выступили слезы. Через некоторое время Лена вернулась и робко присела на край кровати.
— Я разрешил два раза, а ты ударила три, — медленно произнес я.
— Прости, — сказала она, протягивая руки, но я не дал ей договорить, отвесив сдержанную, но довольно увесистую оплеуху.
— Теперь мы квиты.
— Меня никогда не били, — задумчиво произнесла Лена, застыв от удивления, а затем резко поднялась и выбежала из комнаты. Она вернулась с пистолетом, который наводила на меня двумя дрожащими руками. — Молись, мерзавец!
— Куда ты денешь труп? — спросил я, стараясь говорить деловым и сдержанным голосом, поскольку трудно стрелять в своего собеседника. — Хочешь познакомиться с тюремными лесбиянками?
Я поднялся с адмиральской кровати. Ситуация становилась абсурдной. Это черт знает что! В течение одного дня мать и дочь целятся в меня из моего же пистолета. Я не верил, что она выстрелит, и чувствовал себя довольно спокойно под дулом наведенного пистолета.
— Пошел вон, — сказала Лена, швырнув пистолет под ноги, — но учти, что я отомщу.
Я вышел на берег, где небо сливается с морем в одно темное пространство, отличаемое только количеством звезд, за которые можно принять редкие огоньки плывущих вдали кораблей. Странно, что чувство пережитой опасности придает столько свежести, как легкий вечерний ветер после знойного дня. Самое удивительное в звездах — это то, что они не давят. Возможно, в высокой темноте сидят вечно улыбающиеся боги, которые ради забавы манипулируют нами, дергая за невидимые ниточки.
Мои друзья продолжали пьянствовать, их движения замедлились, а глаза покрылись блестящей маслянистой пленкой и выглядели похотливыми. Я налил оставшийся коньяк в стакан, Тимур мгновенно достал новую бутылку.
— Как дела? — спросил он.
— Плохо, — ответил я и выпил залпом почти полстакана, — она не захотела говорить о дочери, поэтому мы поссорились.
— Лена не права, — гаденько улыбнулся Тимур и разлил коньяк по стаканам.
Внезапно я понял, что они могли прослушивать квартиру адмирала. Густо покраснев, я выпил еще полстакана и почувствовал, что опьянел: тело отяжелело и вышло из повиновения, а голова стала пустой и легкой.
