* * *
Я надела плащ, как он и велел. Если нужно было что-то сказать, говорила тихо. Разыскав караван, направлявшийся в Кану, я двинулась с ним, останавливаясь, когда все останавливались, стараясь держаться среди людей, не выделяться. Все говорили гораздо смелее, чем обычно, ругали римлян, фарисеев, старейшин, даже сам Храм, законы и налоги. Женщины шумели не меньше мужчин. Словно наступили новые времена. Постепенно разговоры перешли на чудеса, которые совершал мой сын и его последователи, и многие мечтали к ним присоединиться или хотя бы узнать, где они сейчас.
Неизбежное уже давило на меня. Временами я забывалась и думала о другом, но цель моего путешествия всегда была тут как тут — то выскакивала из ниоткуда, как испуганное животное, взрывалась у меня в голове, то подкрадывалась медленно и коварно, вползала, как ядовитая змея. На одном из ночных привалов я бродила под усыпанным звездами небом и вдруг подумала, что скоро звезды померкнут, ночная тьма станет совершенно непроглядной и весь мир изменится, но сразу же поняла, что изменится он только для меня и немногих моих знакомых, что только мы будем смотреть в ночное небо и видеть лишь беспросветную тьму. Звезды будут казаться нам подделкой, насмешкой, словно они так же сбиты с толку, как и мы сами, будут казаться остатками чего-то прошлого, а их свет — лишь безответной мольбой. Наверное, иногда я все же засыпала, но скоро уже не стало ни минуты — ни днем ни ночью, когда я не думала бы о цели своего путешествия. Эта мысль прогнала все остальные.
* * *
До Мириам уже дошли слухи, и по ее испуганному взгляду я поняла, что она не хотела мне о них говорить. Я сказала, что уже все знаю. Поэтому и пришла. Но мои слова ее не успокоили. Она стояла в дверях, а я — на улице, и вдруг я поняла, что меня не впустят, что она на самом-то деле загораживает мне вход.
— Что тебе известно? — спросила я.
— Мне известно, что они готовят облаву на всех его друзей и последователей, — сказала она.
— Тебе страшно?
— А тебе не было бы?
— Мне уйти?
Она не стала увиливать.
— Да.
— Прямо сейчас?
Она кивнула, и выражение ее лица, ее поза и весь вид в эту секунду сказали мне больше, чем я узнала о ней за всю жизнь. Я поняла, что столкнулась с чем-то совершенно безжалостным, с чем-то темным и зловещим, что не укладывалось в голове. Мне показалось, что меня сейчас схватят, прямо у двери, и уволокут, чтобы никогда уже не выпустить на свободу. Тут я все поняла и не вскрикнула лишь потому, что была уверена: Мириам сумеет заставить меня замолчать. Вместо этого я поблагодарила ее и ушла. Мне было ясно, что мы никогда больше не увидимся, и, направившись к дому Марфы и Марии, я была готова, что меня не впустят и туда.
