Но даже это не убило Фединой безрассудной надежды. Зная, что Валера освобождается в шесть, он набрал его номер. Валера не сразу взял трубку, и голос у него был недовольный. Федя объяснил ему, что очень хочет увидеться, потому что ему, Феде, срочно нужен Валерин совет.
– Извини, но я не могу. Ты-то теперь можешь целыми днями прохлаждаться, а у меня работы много. Меня всего неделю, как в компанию пригласили.
– Может тогда в воскресенье? – не сдавался Федя.
– В воскресенье у нас корпоративные шашлыки.
– А в следующее?
– Слушай, мне сейчас очень неудобно разговаривать. Ты когда из Москвы уезжаешь?
– Не знаю… – не сразу ответил растерявшийся Федя.
– Так ты решай, а я потом тебе позвоню. Давай.
Он хотел нажать отбой, но Федя его остановил.
– Подожди секунду, не вешай трубку.
– Ну что ещё?
– Помнишь, ты говорил, что если я провалюсь, ты меня возьмешь к себе в содержанки? – спросил Федор в каком-то отчаянном порыве, словно за соломинку хватаясь.
Валера на несколько мгновений замолчал. Потом он усмехнулся:
– С такой памятью – и безработный! Мир несправедлив!
И прибавил:
– Только ты поздно решился – все вакантные места заняты. У меня появился парень. Ну все, давай, пока, – и в трубке безразлично запели механические короткие гудки.
Федя, словно не веря своим ушам, слушал их ещё с полминуты. Потом он открыл папку с контактами. Большая часть занесенных туда фамилий принадлежали его коллегам из «Танит-Групп». Еще человек десять – институтские знакомые, которые, после окончания альма матер не позвонили Феде ни разу. Ещё трое – были его школьные приятели, но звонить им теперь, через шесть лет, чтобы пожаловаться на судьбу было бы полным безумием. Оставались родственники. Наверное, если бы Федя позвонил матери, она, хоть и поворчала бы вначале, потом всё же взялась бы его утешать. Но он, стесняясь своей провинциальной родни, их деревенских тюлевых занавесок и забот об одних только огурцах, с момента своего приезда в столицу, отстранился от нее, насколько только мог. Он старался ничего и никому про родственников не рассказывать, ни разу не ездил домой на каникулы, и никогда не разговаривал с ними по телефону больше двух минут, ссылаясь на то, что он очень занят. Он так усердно делал вид, что появился сам по себе, без участия своего провинциального прошлого, что отчасти и сам поверил в это. Нет, он не стал звонить матери. Он пошел на кухню, открыл дверцу под раковиной и бросил юником в мусорное ведро. Этот вызывающе детский поступок принес ему облегчение. Хотя был ли этот поступок его собственным поступком, или он просто бессознательно подражал герою какого-нибудь фильма?…
