– Для этого я здесь, – согласился он коротко, и парнишка кивнул, осторожно высвободив руку из пальцев матери:
– Вы правы, окно было вскрыто для того, чтобы я мог оказываться снаружи – я делаю это каждую ночь при помощи этой самой веревки. Отсюда моя болезнь; я просто застудился в снегу. Заболел впервые в жизни…
– Зачем ты это делаешь? – тихо спросил Бруно, когда тот запнулся, смолкнув, и Хагнер отвел взгляд, пребывая на грани того, чтобы утратить свою недетскую выдержку, сохраняемую до сей поры.
– Затем, что… – начал он; осекшись, замер снова, собираясь с духом, и договорил, с усилием подняв глаза: – Это я ваш вервольф, майстер Гессе.
– О, Господи, – прошептала Амалия, закрыв ладонями лицо. – Боже Святый…
Два мгновения Курт молчал, осознавая услышанное и понимая, что услышал ожидаемое, что нечто подобное уже почти знал доподлинно, почти был уверен какой-то частью сознания, что вывод может быть именно и только таким. Это было явно, логично, и – это было невероятно.
– Вот как, – отозвался он наконец, и Хагнер хмуро шевельнул губами в гримасе, даже отдаленно не похожей на улыбку:
– Я только что сделал самое важное признание в своей жизни, признание, ведущее меня к смерти, а вы мне не верите?
– Если это правда, – осторожно вмешался Бруно, с очевидным трудом скрывая растерянность, – если и впрямь все так, как ты говоришь…
– Он же в этом не виноват! – оборвала его Амалия, отчаянно стиснув руку сына. – Он родился таким, это просто… просто вдруг стало так! Ведь это не грабитель, не преступник, как вы говорили, майстер инквизитор, он не выбирал такой путь сам, это почему-то свалилось на него, на нас! Максимилиан не управляет собой, он не подчиняется сам себе, когда это происходит; он не помнит ничего, что творится с ним ночами, майстер инквизитор, прошу, он не может быть признан виновным!
– Мама, – строго оборвал ее Хагнер, и та умолкла, точно споткнувшись о произносимые ею звуки, снова уткнувшись в ладони лицом и уже не пытаясь сдерживать плача. – Я не хочу оправдываться, – продолжил он, со все большим усилием произнося слова выдержанно, – однако она говорит правду: этот охотник ошибся, я не контролирую себя в том облике. Наутро я не помню ничего из того, что происходило ночью, а ночью, скорее всего, не осознаю, кем был днем. Это происходит каждый месяц вот уж второй год.
– Вот как, – повторил Курт ровно и, помедлив, вздохнул: – Что ж, вот какой вопрос я задам вторым, Амалия… Амалия! – повторил он, чуть повысив голос, и та вскинула глаза к нему, закаменев на месте. – Только что твой сын сделал признание и впрямь нешуточное. Ты ведь это понимаешь. Должен заметить, что люди, сознающиеся в том, что они суть колдуны и даже стриги, попадались мне за время моей службы. Бывало также, что их родня, не сумев переубедить, просто принимала правила их игры и начинала им подыгрывать. Если нечто подобное есть и в твоем случае, если до сей минуты ты лишь поддерживала фантазии Макса – думаю, самое время сказать об этом. Пусть он оскорбится, разозлится, пусть что угодно, но альтернатива куда хуже. Игры кончились. Это – понятно?
