— И тебе надоели твои нехристи? Входи — гостем будешь.
— Не в гости я, переночевать. Примете?
— А что — фараоны по пятам?
— Вроде бы угадали. — Федор вошел в сенцы. — Не стесню?
— Располагайся как дома. Авдотья! — откинул кузнец ситцевую занавеску из кухонки в горницу. — Вставай... Мой Артемий пришел. Постелешь ему на печи. Да сооруди вечерю!
Дуня — миловидная девушка с русой косой и нежным румянцем на заспанном лице — застенчиво улыбнулась гостю. Хозяйка — третий год без матери. Выхватив из печи чугунок с горячей картошкой, Дуня поджарила яичницу и спустилась в подпол за кислой капустой, а Фомич добыл из шкафчика хлеб, солонку и початую бутылку.
— Дернем, что ли? Все же случай такой...
— Нет, батя... Не потребляю.
— Зря! По маленькой оно не вредно. — Хозяин расправил усы, захватил в кулак бороду. — Плутуешь! А кто с меня зимой правил магарыч за молотобойца? Не журись, парубок, пусть полиция журится, что ловко ушел от них! А у меня, как на дне омута, — не найдут.
— Спасибо! — растрогался Федор и пригубил рюмку.
Не принимает душа этого зелья. Но Фомич-то, Фомич! Хитер, ой хитер... Однако пора и к делу приступить.
Но Забайрачный, опрокинув стаканчик, вдруг оживился и стал сам выкладывать свое, затаенное. Давно приметил — нравится дочке бесшабашный Артем. Да и тот не зря его батей сейчас назвал. Вот и ладно! Парень видный, грамотный. Такой кузнец семью прокормит. Ну, а блажь разная с молодостью уйдет! Сам по дурости горячился когда-то, чуть в разбойники не подался...
— Слышь, Артемушка... — понизил кузнец голос и оглянулся. Но Дуня уже ушла в горницу. — Долго будешь кочевать по-цыгански? Чужие квартиры, сухомятка. А у меня тепло, сухо, завод рядом.
— Что вы, Фомич! У вас дочка на выданье и без матери, а я вам чужой. Люди начнут плохое говорить.
— Люди, люди... Сегодня чужой, а завтра породнились! Нынче девка, а завтра твоя жена. Девка — аленький цветочек. Характера золотого... Одна у меня, бобыля!
Федора обдало жаром. Вот как оно обернулось — почти сосватали. Ой и посыплется с него, сейчас окалина!
— Дуняша — краса-девица, хоть кого осчастливит, а только...
Под кустистыми бровями кузнеца опасно сверкнули глаза.
— Другую присмотрел?
— Есть. Скрывать не стану.
— Да кто она, кто?
— Кто? Не секрет. Моя нареченная — революция! Не изменю, не променяю ни на что на свете! Вот так, батя!
«Батя» изумленно откинулся. Стул под ним жалобно застонал. Не приняв всерьез слова молотобойца, кузнец захохотал.
