– Помню.
Молчание.
– Скажи же мне, поклянись страшной вековечной клятвой: правда то, что ты видел, как супруга моя, Евдокия Николаевна, с братом управляющего моего целовалась?
Спрашивает, а у самого пена изо рта показывается.
– Правда.
– Видел?
– Видел.
– Клянешься?
И, встав с кресла, подошел к ловчему. Сгреб его рукой за шиворот, грудь ходуном ходит.
– Клянусь, батюшка-благодетель, Евграф Игнатьевич.
– Проклятая! Ну так слушай, Сергунька: душу из нее измотаю, жилу по жиле вытяну… Нашел я «место» ее больное, хуже ножа острого будет. Эй, веди сюда Варвару, устрой ты мне над ней пробу. Озолочу!
– Неужто до смерти? А тогда…
– Ответа боишься? Разве меня не знаешь? Разве мало мы с тобой концов в воду схоронили?
И послышался глухой-глухой голос ловчего:
– За что бы… жалко… В чем провинилась…
– Ну хорошо. Тебя любя, дозволяю не до смерти. Пойми ты, важно мне проверку сделать.
Ловчий на минуту скрылся.
И вдруг, очень скоро, в загульной комнате появилась совершенно раздетая Варвара.
Ужас, страх кривит лицо красивой молодухи.
– А ну-ка ее пыткой Ивана Грозного! – исступленно заревел Ехменьев. И даже в ладоши забил.
Бросился к Варваре ловчий Сергунька.
– Ай-ай! Что ты делаешь?! Ох, не могу, ох, оставь!
Безумно страшный крик прокатился по жаркой комнате.
А что же делал ловчий Сергунька?
Да ничего страшного: просто щекотал бедную женщину.
– Так-так! Возьми ее под бока! Еще, еще!
И послушный велению своего барина, раб продолжал свою «заплечную» работу.
Сначала ему было неприятно, тяжело: ведь он любил эту молодую женщину. За что он ее мучает? Но мало-помалу зверь, проклятый, постыдный зверь, живущий в душе каждого палача, хотя бы и подневольного, стал просыпаться в этом детище тьмы, вековечной российской власти тьмы.
Теперь он уже с остервенением истязал «особой» пыткой свою милую…
– Стой! Стой! Не вывернешься!
– Хорошенько ее, хорошенько!
Лицо Ехменьева выражало непередаваемое наслаждение.
– Ай! Ай! Господи! – дико вскрикивала несчастная пытаемая, стараясь вырваться из рук палача. – Сергей… ой, пусти!
Но Сергей ее не отпускал.
Он щекотал ее подмышки, бока. Один сплошной, непрекращающийся крик повис в комнате. Лицо молодой женщины посинело. Глаза почти вылезли из орбит, на губах проступила пена.
Теперь уже весь огромный ехменьевский дом наполнен криками:
– Спасите! Спасите!
Дрожит челядь. Бледнеет. Как ни привычна она к таким крикам, все же жуткость ее берет.
Кончилась «проба».
Полумертвым пластом, с еле заметными признаками жизни лежит Варвара.
