Он ждал, размышляя о том, когда же появится посланец с воли. Мануэль разучился действовать самостоятельно, отвык прилагать усилия и потому не мог представить, что за ним никто не придет, что он должен выбираться из тюрьмы сам.
Однажды вечером начался страшный дождь, подул резкий ветер. На дворе лило так, что вода, ударяясь о землю, разлеталась брызгами, по улицам текли бурные потоки, и жители не смели высунуть нос из своих домов. Ураган бушевал с такой силой, что людям чудилось, будто он может их подхватить и понести над крышами. Многие испуганно крестились, усматривая в столь редком для Мадрида явлении происки ведьм.
Мануэль лежал в своей камере, наслаждаясь посвежевшим воздухом и каплями дождя, которые попадали в оконце. Если он изредка испытывал радость, ее дарили такие мелочи, о которых он прежде никогда не стал бы задумываться.
Пришла ночь, но ливень не собирался стихать, и мужчина подумал о том, как приятно будет заснуть под звуки бушевавшей снаружи стихии, несмотря на то что солома отсырела, а воздух в камере сделался густым и влажным.
Когда сквозь шум дождя и ночной мрак прорвались незнакомые звуки, Мануэль застыл от страха. Он лежал не шевелясь, чувствуя, как сжимается в груди сердце. В душе не было никакого света, тоска словно опутала узника липкой паутиной и не желала отпускать.
– Сеньор Фернандес, вы здесь? Это вы?!
С губ Мануэля сорвался стон. Он не хотел отвечать, он желал остаться в своей камере, в тюрьме, внезапно показавшейся ему надежным убежищем. Таким же надежным, как могила.
– Да, – прошептал узник, заставив себя приблизиться к решетке, – это я.
– Вы подпилили прутья? Которые?
Мануэль попытался отогнуть стальные полосы, но его усилия были тщетны – он не смог бы переломать даже косточки воробья. Он увидел свесившуюся вниз голову незнакомца, а потом и его руки. Сквозь пелену дождя и ночной мрак Мануэль не мог разглядеть, кто пришел к нему на помощь, хотя ему очень хотелось узнать это.
Стараясь расширить дыру, спаситель прилагал нечеловеческие усилия; он оскалился и едва сдерживал мучительные стоны. Мануэлю было немного стыдно, оттого что он не в состоянии ему помочь. Узник окинул взглядом камеру. Что он мог взять с собой? За десять лет он не приобрел ничего, и это касалось не только вещей, но и того, что человек обычно имеет в душе.
«Кому я нужен с такими потерями?» – с тоской подумал Мануэль и сказал:
– Послушай, кто бы ты ни был, уходи. Я не хочу на волю. Я привык, мне здесь хорошо.
