Живая душа | страница 25
Внизу, под нарами, уловив легкое движение хозяина и угадав по каким-то им известным признакам, что он проснулся, позевывали собаки.
Охотник поднялся, посмотрел на ходики, ритмично чакающие в тишине, и стал одеваться. На колышках висели просушившиеся бродни[30]. Он надел их на плотный носок и прямо в свитере, прихватив лишь шапку, толкнул наружную дверь. За небольшой, короткой пристройкой в виде маленьких сеней открылся выход. Матово забелел за ним снег. Чувствуя охвативший его мороз, охотник нырнул за угол зимовья. Высоко и остро стояли вокруг темные деревья, опыленные недавним снегом. В промежутках между ними мерцали блестки звезд, чернели лоскутки неба. Тишина давила на уши и тревожила, поднимая какие-то неосознанные чувства. Набрав из поленницы сухих дров, охотник вернулся в зимовье.
Печурка разгорелась быстро, весело заиграла огненными бликами на грубом полу из горбылей[31]. Охотник поставил на нее чайник и кастрюлю с остатками вечерней еды. Под столом, на полке, стоял омедненный таз с мешаниной из овсяной крупы и рубленых беличьих тушек. Охотник вытянул его и позвал собак. Не торопясь, с достоинством подошли к еде четыре крупные лайки, стали спокойно есть, не стараясь опережать друг друга. Хозяин даже не следил за ними: он знал, что у собак всегда порядок – ни одна из них не посмеет жить за счет другой, не будет стараться урвать для себя кусок побольше и послаще. Так они воспитаны.
За окном все темнела ночь, гулял мороз и висела беспробудная тишина. Неторопливо и основательно позавтракав, охотник стал готовить задел на ужин: намыл лосятины, начистил картошки, лука… Не забыл про варево и для собак. Все это он залил водой.
Окно зимовья чуть-чуть посветлело. С неохотой, со злом уходила морозная ночь из урманов. Теперь охотник начал готовиться в дорогу: проверил карабин, патроны, снаряжение, положил в заплечный мешок-понягу