Живая душа | страница 24

Волк все жег взглядом Стёпина, все вжимался в истоптанный снег. Мушка моего ружья плясала на сером его боку, и я боялся, что не успею выстрелить вовремя, да и опасно: можно зацепить Стёпина. Такого жуткого напряжения нервы мои не выдержали.

– Дядя Семен, не подходи! – заорал я.

И в этот момент зверь ринулся вперед, неизвестно каким образом оттолкнувшись сжатыми в капканах лапами. Он пролетел метра два, и цепи отбросили его назад. Волк упал почти навзничь и набок. Стёпин прыгнул к нему и взмахнул палкой. Куда пришелся тяжелый удар, я не разобрал. Только зверь вдруг снова взметнулся с воем, и человеческий крик скребанул по сердцу. Заготовитель кувыркнулся в снег, палка его отлетела в сторону, а волк стал рваться в жестокой ярости. Не поняв еще, что произошло, я выстрелил в это серое свирепое существо. Зверь упал, продолжая биться. Я перезарядил ружье и побежал к Стёпину. Он быстро-быстро отползал в сторону, пятная кровью снег.

Волк уже затихал, лежа на боку. В последний раз он поднял голову, взглянул на меня, как показалось, благодарно и опрокинулся, показывая светлое брюхо.

– Лошадь, лошадь дава-ай!.. – простонал Стёпин, пытаясь подняться. – Пол-зада отхватил, злодей!

Я увидел окровавленный подол его полушубка и кинулся к лыжам.

С трудом подогнав дрожащего от страха коня к поляне, я помог Стёпину влезть в сани, и мерин рванулся назад, будто за ним погнались живые волки.

В деревне выяснилось, что у заготовителя оторван изрядный кусок ягодицы, и его увезли в райцентр, в больницу.

… Лежа дома на печке, я вновь и вновь воссоздавал в памяти картину волчьего конца, почти все переживая заново, хотя и без жуткой остроты, и окончательно утвердился в мыслях, что в природе все много-много сложнее, чем кажется на первый взгляд, что жить в ней нужно осторожно, без зла и жестокости, с пытливым умом и добрым сердцем…

Не счесть проведенных с тех пор охот, давших мне духовную стойкость, здоровье, творческую энергию и много-много счастливых моментов, и я благодарен тому тайному зову, который возник в моей душе в далеком-предалеком детстве.

Охотник проснулся без будильника, как всегда, по привычке – рано. За маленьким единственным окном зимовья